Книга Паразит Бу-Ка - Дмитрий Видинеев

Дурная муха, осенняя, потому и не находила себе места, металась как сумасшедшая по охранной будке, жужжала, билась о грязное стекло, врезалась в стены и в мужчину, который сидел на шатком табурете за столом и лениво отмахивался от мелкой назойливой твари. Сегодня днём одна такая непоседливая козявка уже спикировала прямиком в его кружку с чаем – выливать пришлось, а ведь даже глотка сделать не успел, ждал, когда остынет. Пришлось заново воду кипятить.

Муха заметалась вокруг пыльной лампочки под потолком, затем бросилась к металлическому шкафу – короткая перебежка по поверхности с чешуйками облупившейся краски – и снова хаотичный полёт. Вправо, влево, удар в стекло, в радиоприёмник, из динамика которого доносилась нудная песня о неразделённой любви. Муха рванула в щель между стеной и шкафом, и это стало для неё роковой ошибкой – угодила в паутину.

– Попалась, гадина, – проворчал Макар.

Он мог расправиться с мелкой тварью в тот момент, когда она в будку влетела, то есть, минут двадцать назад, но гоняться за ней со свёрнутым журналом ему было лень.

Муха отчаянно жужжала, пытаясь вырваться из паутины. Мужской голос в приёмнике буквально провыл последние слова песни, закончив её плаксивым фальцетом. Макар представил себе исполнителя: лощёный хмырь в пёстрой одежде и взглядом грустного пуделя. Подобную хрень ведь только с таким взглядом и можно петь – текст паршивый, а музыка и того хуже. Типичный высер отечественной попсы. Как ярый фанат Кинчева, Летова и Цоя, Макар считал попсу чем-то схожей с тухлым мясом: сожрёшь – и блеванёшь. А почему слушал, почему не перенастраивал приёмник на другую волну? Да потому что нравилось ему критиковать и ругаться на хмырей-исполнителей. Это было сродни добровольному самоистязанию ради благословенных минут праведной злости. Глупо? Может, и глупо, но когда ты работаешь охранником и большую часть времени торчишь в унылой будке, это хоть какое-то развлечение.

На этот объект Макара перевели два месяца назад. Паршивый объект, шумный – стройка супермаркета. Никакого комфорта. Днём приходилось постоянно бегать к воротам, пропуская и выпуская грузовики, а ночью – делать обход территории. Впрочем, Макар на свои обязанности охранника частенько забивал, особенно когда погода была плохая. Пару раз за ночь пройдётся, глянет по сторонам, посветит фонариком, и достаточно. За те деньги, что ему платили, он и это считал подвигом.

Сюда Макара сослали из-за того, что он проштрафился на предыдущем объекте – хорошо хоть не уволили. Тогда Макар работал в торговом центре, следил, так сказать, за порядком. Среди охранников этот объект считался «тёпленьким местечком». Оно и понятно, днём потоптался то тут, то там, побродил по этажам, а потом можно и в комнате отдыха надолго зависнуть. А ночью так вообще лафа, запер все двери и дрыхни себе до утра. А если проверка нагрянет, так были кое какие хитрости, чтобы проверяющие врасплох не застали. Целый год Макар в торговом центре проработал, но затем случилась пакость, причём конкретная: какой-то урод намалевал красной краской на фасадной белоснежной стене матерное слово из трёх громадных букв, а вдобавок ещё и иллюстрацию нарисовал к этому самому слову. Люди утром шли на работу, снимали эти художества на телефоны и смеялись. Один из сотрудников торгового центра позже заметил, что без стремянки тут не обошлось – иллюстрация к матерному слову была метра четыре высотой, кто-то серьёзно подошёл к делу.

Козлом отпущения, разумеется, выставили Макара. Начальство кричало: «Проспал, зараза! Репутацию фирмы подорвал! Таким как ты только ямы помойные охранять!» А он стоял с угрюмым видом и кивал, соглашаясь: да, мол, виноват, не уследил. Должно быть из-за того, что он огрызаться не стал, его и не уволили. Наказали рублём и швырнули на грязный объект.

В том, что тогда случилось Макар не винил ночного художника. Он винил весь этот город. Три года назад, после гибели жены, подмосковный Светинск стал для него олицетворением подлости и на то были причины. Многие заметили бы, что испытывать отвращение к городу из-за мерзости и равнодушия некоторых людей – это глупо. Ну, в самом деле, нельзя же ненавидеть целый лес только за то, что в нём попадаются гнилые деревья? Или, к примеру, злиться на всех птиц, только потому, что парочка голубей нагадила на твой балкон? На подобные аргументы Макар мог бы ответить: «Мне плевать. Всё что у меня есть, это ненависть к городу, который убил мою жену». По крайней мере, слова «мне плевать» он точно сказал бы, ведь за последние годы они стали для него едва ли не девизом. Ему было тридцать два, и он уже давно шагал по дороге разочарований и на другие тропы сворачивать не собирался. Ему так было комфортней. Это походило на его отношение к отечественной попсе – терпеть не мог, но слушал.

Закончилась очередная песня, по радио начались вечерние новости.

Макар с недовольством поглядел на дверь, побарабанил пальцами по поверхности стола. Время семь, а сменщика всё нет. Опять опаздывает, хотя обязан являться без пятнадцати. Ну не урод ли? Тяжело вздохнув, Макар уже собирался подняться со стула и выйти на улицу, чтобы немного размяться, но вдруг услышал, как снаружи скрипнули ворота. Через несколько секунд дверь распахнулась, и в будку ввалился раскрасневшийся сменщик. Макару хватило мимолётного взгляда, чтобы определить, что тот поддатый.

– Извини, спешил, как мог! – развёл руками сменщик – пухлый парень с щекастым помятым лицом и с зализанными к затылку жидкими волосами цвета соломы. – Дружбана встретил. Разговорились, жахнули по паре стопок, – он снял с плеча спортивную сумку, швырнул её на лавку возле стены. – Не обижайся, Макар, сам знаешь, как это бывает.