Снег похрустывает под ногами. Побыстрей бы до квартиры добраться, закутаться в теплый плед и… сердце в груди дергается. Нет, сегодня я домой я не поеду. Нет больше у меня дома, потому что там нет Валеры. К горлу подкатывает комок, когда перед глазами всплывают просмотренные у следователя фотографии. Дышать… нужно научиться дышать… без него.
Громкий сигнал автомобиля заставляет вздрогнуть всем телом.
— Ты дура? — прямо передо мной резко тормозит красная машина. — Куда прешь на красный?
Я отступаю обратно на тротуар и растерянно оглядываюсь по сторонам, а потом смотрю на светофор… Красный…
— Дура! — кричит в открытое окно водитель и давит на газ.
А меня паника охватывает. Я медленно пячусь. Животный страх вцепляется в меня мертвой хваткой. Как я могла быть такой неосмотрительной? Ведь у меня только малыш и остался. Только ради него я пытаюсь держаться, хоть и дается это с трудом.
— Девушка, де-вуш-ка! — ушей касается уже знакомый голос.
Верчу головой, пытаясь понять, откуда идет звук, но искать и не пришлось — парень широким шагом идет ко мне, а я стою, как приклеенная, и с места сдвинуться не могу.
— Извините, но мне совесть не позволяет оставить вас в таком состоянии одну, — он берет меня под локоть и подталкивает к машине, — назовете адрес, я вас отвезу.
— Я заплачу, — говорю первое, что приходит на ум.
— Хорошо, как скажете.
— Остановите здесь, возле магазина, — получилось чуть громче, чем ожидала, но мои нервы уже на пределе.
Гнетущая тишина, повисшая в машине после моей выходки, невыносима, и я считала минуты и километры до места, чтобы побыстрее избавить водителя от своего присутствия.
— Хорошо-хорошо, — парень отреагировал мгновенно и резко съехал на обочину.
Я неслабо приложилась лбом о спинку кресла. Спасибо мягкому подголовнику, а то бы синяка точно не избежать.
— Сколько я вам должна? — спрашиваю для приличия, ведь обещала заплатить, хотя знаю наверняка, что денег парень не возьмет.
— Сегодня и для вас — бесплатно, — к губам парня приклеилась фальшивая улыбка, и я, больше не задерживаясь, капитулирую из салона, оставив на сиденье пятьсот рублей.
— Спасибо, — буркаю и захлопываю дверь — получилось громко и неаккуратно.
Широким шагом пересекаю проезжую часть и, не оглядываясь, захожу в магазин.
* * *
В родительской квартире витает аромат свежевыпеченной сдобы, но меня этот запах больше не привлекает. Меня тошнит от всего. Сижу, закутавшись в плед, и грею замершие пальцы о теплую кружку.
— Как прошел день, Дашуль? — кричит из кухни мама.
— Придешь — расскажу, — отвечаю ей намного тише, но она, как ни странно, слышит меня.
— Сейчас булочки уложу на блюдо и иду, — снова кричит, и я не понимаю — зачем? У нас вроде бы нет глухих в семье.
— И так постоянно, — улыбается папа, сидя в своем любимом массажном кресле и смотрит футбол без звука.
— Я бы уже давно оглохла, — усмехаясь, отвечаю ему.
— Я все слышу, — кричит мама с кухни.
— Мам, ну прекрати! Где ты уже? У меня уже чай остыл, — капризничаю. Имею право — я у родителей в гостях. Хочу, чтобы меня побаловали, пожалели.
— Ну рассказывай, как прошел день? — наконец-то мама появляется в дверях, в одной руке несет блюдо с булочками, в другой — кружку чая для себя. — Никита, оторви ты уже свою пятую точку от кресла и чай себе принеси, — журит мама отца.
— Да я принесу, пап, сиди, — спохватываюсь я, но меня тут же осаживает голос папы.
— Дочка, — он смотрит на меня поверх очков, — я сам.
Мои губы растягивает улыбка.
— У следователя сегодня была, — опуская взгляд в кружку, отвечаю маме на заданный вопрос.
— И что говорит? Этот следователь? Что-нибудь путевое?
— Сомневаюсь, мам, что он скажет что-то путевое, — передергиваю ее слова.
— Этого стоило ожидать, — вклинивается в разговор папа.
— Предварительным следствием установлено, что машина взорвалась не по вине МЧСовцев, а от того, что в поврежденном двигателе произошло замыкание, — я сделала вдох, больше похожий на всхлип.
— Дочка… — тут же ко мне на диван подсела мама и обняла за плечи.
— …и именно это привело к взрыву. Несчастный случай, — прикрываю рот ладонью, пытаясь сдержать рыдание.
— Даша, девочка моя, — мама прижимает к своему плечу мою голову, — а что завтра? Людмила готовит поминки? Нужно бы помочь? Дашуль, ты прекращай разводить мокроту, Валере не понравилось бы, что постоянно плачешь. Подумай о ребеночке… — она вдруг замолкает на секунду и отнимает от меня руки, — ты что чай разлила? Мокро…
Она проводит подо мной рукой, а я сижу и сдвинуться с места не могу. Меня словно парализовало.
— Никита! — слышу крик мамы над ухом. — Что это, Даша? — она трясет перед собой рукой, испачканной кровью. — Никита, скорую срочно вызывай, да быстрее же! Даша, Даша! — она трясет меня за плечи. — Даша, посмотри на меня!
Но я не могу сфокусировать взгляд на ней. Мое сердце стучит через раз. Я чувствую, как внизу живота становится невыносимо влажно и жарко. Опускаю руку и провожу между ног, поднимаю пальцы к лицу. Внешний мир превратился для меня в сплошное красное пятно. Я в этот момент умирала, так же, как во мне умирала частичка Валеры. Я чувствовала это… это нельзя ни с чем спутать. Ниточка связи с ребеночком становится все тоньше и тоньше, а потом… потом она просто исчезает, и ты остаешься одна… опустошенная и раздавленная, словно пустая пластиковая бутылка, смятая сильными безжалостными пальцами судьбы.
* * *
— Будем вызывать искусственные роды, срок уже большой, аборт делать опасно, — прогремел над головой грудной бас.
— Что? — шевелю пересохшими губами, но меня, видимо, никто не слышит, продолжаю говорить, так как будто меня здесь нет.
— Вводите препарат, — продолжает мужчина.
— Не надо, прошу… — говорю чуть громче, хочу поднести руку к глазам, но она не слушается меня.
— О, проснулась, голубушка, — мне с глаз снимают повязку, теперь понятно, почему я ничего не видела, тут же поворачиваю голову к рукам. Привязаны.
— Что происходит? Где я? — сильнее дергаю руки, пытаюсь освободиться.
Что происходит, почему я здесь? Окидываю взглядом помещение. Больница, это точно больница.
— А ты у нас, получается, ничего не помнишь? Амнезия? — ехидничает мужчина.
На вид ему лет шестьдесят. Ссохшийся, как сморчок, и не скажешь, что он обладатель столь грубого голоса. Последнее, что помню — у меня началось кровотечение. А дальше пустота, провал, а потом слова этого мужчины.
