Глава 2
День моего рождения начался весьма прозаично. Походы по сберкассам и магазинам, расставания с деньгами, выслушивания поздравлений от родителей, плавно перетекающих в нотации, встреча с покупателем, забравшим русалку и так далее и тому подобное. Зато вторая половина дня удалась на славу. Серебристый январский вечер многообещающе сверкал желтыми фонарями. В инее на окне читался неоднозначный, на что-то намекающий узор. Казалось, кто-то хотел заморозить момент, запечатлеть его в моей памяти, выгравировать в самом времени и пространстве некую отправную точку, становящуюся для меня важным ориентиром. Точку, от которой я поведу пунктирную линию, слепо блуждавшую все эти годы по полотну моей жизни и готовящуюся обрести, наконец, зримый вектор.
Галя пришла к семи, посетовала на пыль.
— Уж к днюхе мог бы немного прибраться, — проговорила она, проводя пальцем по подоконнику.
Моя подруга частенько бывала грубовата, но этот ее маленький недостаток с лихвой компенсировался непритязательностью и ненавязчивостью.
Сенька и Кирилл — мои студенческие приятели, подошли, когда мы с Галькой выдули уже полбутылки Массандры. Они принесли подарки, традиционные в кругу художников: кисти, краски и банку стыренной в универе (там Сеня работал мастером) глазури. Глазурь была хорошая, дорогая: сочно-зеленая, потечная, а при грамотном смешивании с прозрачкой [5], становящаяся празднично-бирюзовой. Ей я особенно порадовался. Помню, как любовно погладил банку, ставя на самую верхнюю полку стеллажа, как представлял, что слеплю, наконец, настенные часы и покрою их этой глазурью.
Это сладостное воспоминание было последним ясным моментом. Дальше пошли лишь смутные, малоправдоподобные обрывки.
Вот мы допили третью бутыль Массандры и, приговорив крупно нарубанный оливье, пошли гулять. Помню, как в одном из двориков, кажется, недалеко от Итальянской, я вжимал раскрасневшуюся Галю в чугунную оградку. В слабом свечении фонаря она казалась мне в тот момент удивительно привлекательной (что само по себе уже было странно). Галя задорно хихикала и неубедительно просила «отвять».
Последующие события дворовых приключений остались за кадром моего похмельного сознания. Другая картина, всплывающая в памяти, повествовала о том, как мы (пьяные идиоты) катали друг друга на картонке по замерзшей Неве. Наша скромная компания возрастала по мере передвижения. В моем видении я насчитал шестерых персонажей, включая меня самого. На Сеньке теперь висла прыщавая малолетка в коротеньком пальтишке, а я о чем-то спорил с бритоголовым мужиком. Странное дело, совершенно не помню его лица. Но помню, что потом были шатания по Невскому, попытки оседлать коней на Аничковом мосту и еще что-то очень увлекательное, но что именно не припомню.
В общем, погуляли, думается мне, хорошо, со смаком. Но вот как я оказался в мастерской и почему на мне чистенький новенький халат, а не затасканная толстовка и джинсы, я никак не возьму в толк. Судя по всему, меня кто-то раздел, помыл и, завернув в хрустящую, словно подарочная упаковка, вафельную роскошь, уложил спать.
Эти зримые преображения, к сожалению, ничуть не изменили внутреннего моего состояния, вполне себе ожидаемого и логичного, если учесть, что я всю ночь совершал пешие прогулки на свежем воздухе и чрезмерные возлияния. Я лежал, а точнее, пытался не умереть от обезвоживания, уткнувшись носом в размалеванную стену, трогал новенький, упругий халат и думал, кто бы мог так озаботиться моим преображением. Вряд ли Галя, она и сама была редкостная неряха. Сеня или Кирилл — тоже маловероятно. Может я вчера познакомился с приличной девушкой, и она… Нет, это уж совсем из разряда фантастики.
Я бы, наверное, еще долго реконструировал свои вчерашние похождения, не раздайся у меня за спиной осторожный скрип. Позабыв о бубнах и барабанах, отбивающих «дум» — «т» — «ка» — «дум» в моей голове, я резко сел, разворачиваясь по направлению к скрипу. Немолодой мужчина приятной наружности восседал на моем ветхом, разболтанном стуле и приветливо, я бы даже сказал, ласково, улыбался мне.
— Кофе? — спросил незнакомец, протягивая мне дымящуюся кружку.
Я даже не усомнился в благих намерениях моего гостя. Принял кружку и с шумом втянул в себя живительную горьковатую влагу, испытав почти обморочный восторг.
Незнакомец бесцеремонно наблюдал за моими неверными, трепыхающимися пальцами, сжимающими драгоценный сосуд, за тем как я облизываю пересохшие губы и почесываю наросшую щетину. Я же все это время лихорадочно соображал: как столь представительный холеный господин мог оказаться в моей мастерской, из прекрасного видевшей лишь редких натурщиц. Как вдруг блик на его гладком, лощеном черепе вспыхнул вполне реальным воспоминанием. Лицо вчерашнего собеседника, потонувшее в ночных петербургских декорациях, вдруг медленно стало проясняться перед воспаленным оком моей памяти, наслаиваясь на безмятежный лик моего таинственного гостя. Небольшие, но поразительно лучистые жизнерадостные глаза, крупный сливовидный нос и подвижные тонкие губы в белоснежной бороде и усах. Не было никаких сомнений в том, что этот барин и тот лысый мужик, с которым я вчера о чем-то спорил — одно и то же лицо.
— Это вы переодели меня в халат? — смущаясь, поинтересовался я.
— Я, — совершенно просто и весело ответил гость. — Мне показалось, что спать в одежде не вполне удобно.
— А халат вы откуда взяли?
— Об этом позже. Боюсь, если я тебе скажу, все равно, не поверишь. Еще кофе? Или ты все-таки умоешься, и мы приступим к завтраку.
Только сейчас я обратил внимание на фарфоровую тарелочку с тонко нарезанным сыром, ветчиной и хлебом, а еще на отмытый до блеска кофейник с остатками кофе.
Неуверенно кивнув, я встал с дивана, споткнувшись о валяющиеся книги, бросил сконфуженный взгляд на заботливого незнакомца и потащился в душ. Умыться как следует мне не дали. Как только я намылил опухшую физиономию, раздался ненавистный звонок в дверь. Я наскоро смыл пену и пошел открывать. На пороге стояла Галя.
— Я у тя вчера перчатки и шапку оставила, — заявила она, намереваясь войти.
Я почему-то непроизвольно загородил ей путь, тупо уставившись не нее, как на призрака.
— Ты че не один? — поинтересовалась Галя, удивляясь такой внезапной обороне. — Вид у тя какой-то странный.
— Не один, — признался я, — у меня вчерашний тип, с которым мы на Неве познакомились.
— Я, если честно, плохо помню, что вчера было, но перчатки и шапку, надеюсь, оставила у тебя, — говорила Галя, просачиваясь в комнату. — А где тип? — спросила она, обнаружив мастерскую совершенно пустой.
— Не знаю. Может, в туалет приперло, — предположил я шепотом, в глубине души крайне удивляясь такому повороту. Сложно было представить этого бритоголового Санту в моей уборной.
— А, вот они! — воскликнула радостная Галька, потрясая своей находкой. — А я уж думала опять похерила, и новые покупать придется. Ну ладно, я пошла, ты это, зови если че.
