Я еще не успела позабыть, с какой жадной силой надвигается индийский муссон, не забыла я и запах различных химических веществ, источаемых почвой, которая из сухой, почти раскаленной вдруг становится влажной и вязкой. Мой отец, страсть которого к научным фактам могла соперничать только со страстью матери к литературным фантазиям, как-то попытался проанализировать аромат дождя. Его химическая формула, заявил он, зависит от местности, где он выпадает, от того, идет ли он на сухую или влажную почву.
– Прежде всего в нем содержится «петрихор», сухой аромат необожженной глины. Название это происходит от греческого слова, которое можно перевести как «сущность камня». Затем этот черноземный, жирный дух «геосмина» – запах земли, тот самый, что присутствует у многих донных рыб: у карпа, у зубатки.
Цель визита? Превращение камня в землю.
Водитель сообщил мне, что на севере, в районе Лакхна, существует небольшое предприятие, которое специализируется на имитации запаха индийского дождя. В мае и июне, в месяцы, предшествующие времени муссона, на улицу выносят глиняные диски, которые впитывают водяные пары из воздуха, затем на предприятии с помощью пара этот аромат выделяют из дисков, бутилируют и продают под названием «мати ка аттар».
– Это значит «духи земли», – пояснил он.
Духи земли. Несколько минут я молча смаковала это языческое словосочетание, вполуха прислушиваясь к тому, как мой гид воспроизводит список других, более устойчивых достопримечательностей.
– Знаете ли вы Бомбей, мадам? В таком случае вы должны знать, что это земля, похищенная у моря.
– Так же, как и я.
В первый раз мы с матерью уехали из Индии в Шотландию, когда мне было семь лет, но это расширение горизонтов оставило во мне такой же шрам, как и вакцина от полиомиелита на левой руке. Напоминание о том, что я привита.
С внезапным порывом ветра поток морской воды перекатился через насыпь и захлестнул нескольких ближайших прохожих. В зеркале заднего обзора мои глаза встретились с взглядом таксиста.
– Мне кажется, мадам, когда-нибудь море вернет себе отнятую у него землю.
* * *
– Как правильно произносится ваше имя? – спросил регистратор в отеле «Риц».
– Роз Бенгал. Я вам во второй раз повторяю.
Он покачал головой:
– И во второй же раз я повторяю вам, что на это имя номер не заказан.
– Вот же – Бенегал Р., – сказала я, указывая на запись в его журнале. – Би-би-си. Извините. Я забыла, что дала вам индийское написание своего имени.
Регистратор одарил меня по-индийски яркой улыбкой:
– Би-би-си? Почему же вы сразу не сказали? Я просто думал, что вы должны быть индианкой.
– А я и есть индианка. Так уж вышло, что я просто похожа на шотландку.
До того как я сократила свою фамилию до Бенгал, у моих британских коллег возникали с ней сложности. Они постоянно произносили ее «Бен-игл», как прозвище какого-нибудь стародавнего собирателя скальпов из самых дальних пределов Дикого Запада. В общем, совсем не из той Индии. Бенгал больше для меня подходит: соединение индийской погоды с шотландским чувством вины. И так проще для старых империалистов: бывшая британская колония, теперь подобно Германии разделенная на западную и восточную, с религией вместо Стены посередине.
Придя в номер, я растянулась на матрасе, жестком, как гробница Акбара, и попыталась дозвониться до Миранды, моей сестры. В трубке что-то несколько раз щелкнуло, а потом телефон безнадежно замолчал. В отчаянном желании услышать хоть чей-то знакомый голос я набрала номер одного лондонского друга, уехавшего сюда много лет назад, и услышала голос автоответчика: «Привет, киберпанки! Вы позвонили в „Рэм Шантра Продакшнс“. Отсылайте факс или говорите после сигнала».
Со всеми остальными абонентами связь, казалось, была навсегда потеряна. Оператор сообщил мне, что начинается Катурмаса, четырехмесячный сезон индийского муссона, который, как считают индусы, приносит счастье. Такое же, как и конец света.
В конце концов я отказалась от мысли установить с кем-либо связь и начала просматривать телеканалы, сразу же вырубая те, которые хоть чем-то меня не устраивали. Наконец я вышла на Си-эн-эн, выдающую что-то насчет очередной глобальной катастрофы, – мою любимую разновидность новостей. Засыпая под треск пулеметной очереди где-то на Ближнем Востоке, я забыла выключить телевизор, отключив только звук, и проснулась рядом с трупами и утопленниками на экране.
Затем эту довольно однообразную картину накрыла сетка помех, сквозь которую на поверхность экрана продралось чье-то лицо. Из-за вторжения муссона цветное изображение сделалось черно-белым с внезапными вспышками цвета, чем-то похожими на огни святого Эльма. Я узнала это лицо. Лицо из моих снов. Размазанная губная помада. Хвост длинных волос, словно дрябло-ленивые водоросли, свисает на шею.
Я включила звук: «...снято Биллом Томпсоном, туристом из Калифорнии, нашедшим тело на пляже Чоупатти в Бомбее немногим более трех часов назад».
Съемка была явно любительская, камера слишком быстро перемещалась от пенящегося словно кипящее молоко моря на смуглые обнаженные ступни собравшегося народа, затем на гетры полицейского и вдруг выхватила несколько блестящих белков глаз на неподвижных темных лицах. Свет – тусклый. За непосредственной границей фокуса камеры различимы только гирлянды лампочек, развешанные на торговых павильонах вдоль пляжа Чоупатти.
И затем вновь лицо из кошмара. Лицо моей матери.
Маску смерти с экрана вытеснила более уверенная операторская работа и цветущий облик комментаторши Си-эн-эн. Она поворачивается к сидящему рядом молодому человеку и говорит:
– Мистер Томпсон, не могли бы вы поподробнее рассказать, как вам удалось отснять эти удивительные кадры?
– Я шел по полосе прибоя, снимал буруны. Я путешествую с друзьями, они давно занимаются серфингом... мы направлялись в Австралию... когда тело... – Голос внезапно оборвался.
Комментаторша из Си-эн-эн склонила голову набок, как птичка, высматривающая поживу, затем резким движением подалась вперед и сцапала червячка:
– Когда тело... что?
– Когда этот желтый кусок ткани обмотался у меня вокруг ног. – Молодой человек невольно содрогнулся. – Я вначале подумал, что это морская змея.
Иногда их выбрасывает на берег в Керале, беспомощных и похожих на обрывки канатов на суше и смертельно опасных в воде. Но на сей раз это была не змея. Конец желтого шарфа был повязан вокруг вздувшейся шеи, и полоска кроваво-красной губной помады шрамом блестела на распухшем лице. Бедный Билл. Он вытащил ее на берег за тот самый похожий на змею шарф. К тому времени, когда тело лежало на песке, вокруг него уже собралась толпа зевак и подоспели трое полицейских.
– Они сказали, что заберут ее оттуда, – добавил Билл.
Но пока шла обычная полицейская суета, Биллу удалось подробно заснять сокровище, выброшенное морем на пляж в Чоупатти. Ее руки покрылись морщинами и белым налетом с множеством язв и оспин – следами прожорливости морских любителей падали.
