1
Мы потерпели кораблекрушение, и нас выбросило на остров. Остров назывался Бомбей. Угроза муссонов держала весь город в заложниках.
В помещении аэропорта с кондиционированным воздухом создавалось ложное впечатление умеренного климата. Снаружи над вами напряженно нависала густая нестерпимая жара, чем-то похожая на актера, ожидающего за кулисами выхода на сцену. Я протиснулась вперед, пока таможенник заканчивал досмотр моих чемоданов. Этот человек явно воспринимал свою работу с той преувеличенной серьезностью, которая отличает успевших полностью растворить душу в униформе.
– Цель приезда? – спросил он, ткнув пальцем в соответствующую графу. – Телевидение – это учреждение, а не цель. С какой целью вы приехали?
Что бы он сказал, если бы мои нервы не выдержали и я призналась в намерении совершить убийство? Если бы сказала ему, что Бомбей для меня совсем не туристический рай, а ад последнего прибежища? Но никогда не следует путать формальности с фактами, и потому я представила таможеннику ту версию правды, которую он мог принять:
– Я журналистка. Делаю репортажи по муссонам.
– Тележурналистка?
– Можно и так сказать.
Ах, если бы это длинное слово помогло мне побыстрее пройти длинную очередь.
– Вы не похожи на тележурналистку, – заявил мой мучитель.
Я стою перед ним как обвиняемая: возраст – тридцать три года, рост пять футов десять дюймов, плечи пловчихи, прямые иссиня-черные волосы, подстриженные, с челкой по моде пятидесятых годов. Когда я в хорошем настроении, прическа вдруг начинает мне очень нравиться, потому что, как мне кажется, я напоминаю раннюю Кэт Хепберн. Когда у меня дурное настроение, она делает меня похожей на позднего Элвиса. Именно это и сказал мой последний любовник, уходя от меня.
– Видимо, не очень удачный день, – ответила я.
С внезапно пробудившимся чувством юмора, столь редким у таможенников, он взмахом руки пропускает меня:
– Добро пожаловать в водоворот...
И я свободно вхожу в плотную бомбейскую жару.
Здесь в 1866 году оказался мой прапрадед, да так и застрял до конца своих дней. Он утонул в том самом заливе, для осушения которого потребовались его инженерные способности. Бедолагу похоронили во влажном районе кокосовых рощ, известном под именем Сонапур, которое можно перевести как «золотой город». Но в данном случае это был город надгробий, ибо умереть, как сказано в одной индийской пословице, значит превратиться в золото. Так прапрадед наконец нашел то богатство, в поисках которого прибыл в город целлулоидных грез.
Я представляю прапрадеда на экране своего воображения, переплавляя его стальную шотландскую душу в более мягкий и ценный металл, и он, как истинный уроженец Глазго, я уверена, не стал бы возражать против переплавки.
Это был мой первый визит в Индию за двадцать лет. Индия стала для меня местом вечного возвращения.
Хочется начать с самого начала: когда-то, давным-давно, среди пахучих лесов Кералы в той старой Индии, где я родилась, далеко-далеко к югу по Малабарскому побережью... Но письма моей сестры привели меня из Лондона в Бомбей, город, повернувшийся спиной к прошлому. И все же в каком-то смысле он мне подходит больше. У города, построенного на неустойчивом гумусе из перегноя кокосовых пальм и разлагающейся рыбы, корни такие же короткие, как и у большинства болотных растений.
Глядя из окна такси, которое везло меня в центр, я пыталась отыскать что-то такое, что напомнило бы мне о прошлом приезде. Совершенно безнадежное занятие. Старые карты Бомбея крайне недостоверны – планы давно не существующего города или, возможно, никогда и не существовавшего. Картографы так и не смогли прийти к единому мнению по поводу того, где кончается материк и начинаются насыпи и драгированная земля. В семнадцатом столетии, когда будущий город-гигант состоял всего из семи островов, с большим трудом отвоеванных у приливных топей, каждый картограф заново изобретал свой собственный вариант географии так, словно все эти острова были не более чем видения, форму и размеры которых можно свободно менять в зависимости от прихотей публики.
Реальный Бомбей представляет собой землю, отобранную у океана и осушенную градостроителями, теми самыми героями, что драгируют океанское дно, стремясь поднять город еще на несколько бесценных футов над уровнем моря. Блистающие фантастической белизной башни отеля, построенного на левые деньги, ныне возвышаются на той самой земле, что еще год назад, на прошлой неделе, даже вчера была закрашена на карте голубым цветом открытых океанских просторов.
Новый город разрастается не по горизонтали, а по вертикали, не как остров, а как полуостров, напоминающий ладонь с полусогнутыми пальцами, словно в приглашающем, зовущем жесте. Здесь называют это окультуриванием земель, их отвоевыванием. И говорят, что Бомбей – город, возведенный на двадцати милях гнилой, дурно пахнущей грязи. Самая последняя автомобильная карта уже успела настолько устареть, что даже те земли, на которых стоят здания, где печаталась сама эта карта, обозначены густо-лазурным цветом, что означает пространство все еще не освоенное, не отвоеванное и до сих пор пребывающее под водой.
Но как можно отвоевывать то, что тебе никогда не принадлежало?
Как только дорога вышла на дамбу Махим и густая растительность, отличавшая трущобы вокруг аэропорта, осталась позади, я опустила окно такси, и сразу же салон наполнился густой, почти осязаемой, словно вчерашняя подливка к ягненку, жарой. Вместе с ней в такси вторгся запах грязи и сточных канав, временами перебиваемый каким-то другим, более свежим ароматом. Да-да, совсем недавно прошел дождь, подтвердил водитель, дождь, всего лишь дождь, а вовсе не дожди, которых уже ждали, и поэтому температура не упала, как обычно бывает во время затяжных ливней.
