Вообще-то он ей нравился, так же как и ее босс, Тони Эймс, но ни тот, ни другой не вызывали того эмоционального или сексуального влечения, которое могло бы подтолкнуть ее к ответу на их инициативу. Оба жили в разводе, у обоих росли дети, оба были милыми, симпатичными людьми, однако, приятные ей чисто по-человечески, как мужчины они оставляли ее совершенно равнодушной… совершенно холодной…
Неужели потому, что она намеренно выбрала такой путь? Потому, что боялась? Но сейчас не время и не место думать об этом. Она напомнила себе, ради чего оказалась в этом зале. Уж конечно, не для таких по-детски незрелых и эгоистичных размышлений!
Сегодня главное – Майкл. Майкл – и еще те, кто с такой щедростью отозвался на призыв о помощи.
Сперва Лейси испугалась, когда комитет по сбору средств выбрал именно ее для вручения чека больнице, но потом с величайшей неохотой согласилась, лишь бы не поднимать шума.
Тони Эймс предложил после презентации поужинать где-нибудь вдвоем, чтобы отпраздновать событие, но она мягко отклонила это предложение, как и точно такое же предложение от Иэна Хэнсона, которому она честно призналась, что намерена провести весь вечер с Джессикой, поскольку так мало видит ее теперь, когда дочь учится в Оксфорде.
Вся проблема в том, что, как ни дружески она относилась к обоим и как ни претило ей обижать их, она слишком хорошо знала, насколько страдает любящий человек, когда открывает, что в ответ на свою любовь получает лишь грубую подделку. Ей не хотелось причинять такие страдания другим людям, и потому она не вступала в близкие отношения ни с одним из них.
С Тони Эймсом она была знакома много лет. С тех пор, как после развода переехала в эту часть страны.
Дома здесь в то время были очень дешевы, что оказалось немаловажным для Лейси – разведенной женщины, ожидающей ребенка, к тому же не очень обеспеченной.
Отец Джессики, объявив о своем желании развестись с женой, потому что разлюбил ее, сказал ей также, что ему нужна только свобода, а дом и все имущество она может оставить себе. Но гордость не позволила Лейси согласиться с этим, поэтому, когда развод стал свершившимся фактом, она продала дом и, скрупулезно разделив всю сумму, передала мужу половину через его адвоката.
Подтверждения, что он получил эти деньги, не было, впрочем, ничего такого она и не ждала. С того самого дня, когда он вошел на кухню и объявил, что больше не любит ее, он исчез из ее жизни навсегда, и контакты с ним осуществлялись исключительно через их адвокатов.
Лейси направилась к сцене, и в зале раздались аплодисменты. Она почувствовала, как жаркая волна смущения заливает ей лицо. В тридцать восемь лет пора бы уже перестать краснеть, как школьница, удрученно сказала она себе, – давным-давно пора!
Похоже, она появилась последней – все остальные были уже на сцене, и маленький Майкл, завидев ее, возбужденно заерзал в кресле.
Лейси не смогла сдержать слез. При виде его улыбки глаза ее заволокло, но это были не горестные слезы, а слезы радости – за щедрость и тепло людских сердец, за по-детски наивную любовь Майкла к жизни.
Сейчас его болезнь была в стадии ремиссии; Майкл получил отсрочку приговора, но надолго ли?
Наклоняясь, чтобы обнять и поцеловать его, Лейси молилась, чтобы произошло чудо и Майкл остался бы жив; но в мире еще множество таких Майклов, множество детей, которые…
Она взяла себя в руки, сказав себе, что всякие «ахи» да «охи» ничем не помогли Майклу, что деньги для его лечения появились не в результате причитаний, а благодаря тяжелой работе одних и щедрости других людей.
Лейси заняла свое место и кинула взгляд в зал, на многочисленную публику. Джессика сидела в первом ряду, недалеко от Тони Эймса.
Неужели прошло уже почти двадцать лет с тех пор, как она начала работать секретарем у Тони? Куда, черт возьми, утекли годы?
За это время Тони женился и развелся; Джессика из младенца превратилась в женщину; ну а она сама – что она сделала со своей жизнью? Чего добилась?
Материально она теперь независима, может делать что и когда хочет, и очень многие, без сомнения, ей завидуют. Но есть и другие, которые жалеют ее потому, что она одинока, потому, что живет без мужчины.
Ее это никогда не волновало. Куда лучше жить одинокой, но в мире и согласии с собой, нежели страдать от тех мук, которые, как ей прекрасно было известно, может принести любовь. Особенно таким, как она, склонным любить слишком сильно, слишком полно и, видимо, слишком безрассудно.
Председатель их небольшого комитета поднялся со своего места и еще раз довел до сведения всех собравшихся, на что пойдут собранные средства. Лейси ждала своей очереди, чтобы вручить чек Иэну, чувствуя, как внутри у нее все сжимается от напряжения.
Она повторяла свои слова бессчетное количество раз, так что никаких неожиданностей быть не могло. Ей всего-то нужно присоединить свою благодарность к речи председателя – и передать чек Иэну.
У дальней стены зала местные радио– и телехроникеры вели репортажи о знаменательном событии. Отблески телекамер до такой степени смутили Лейси, что она отвернулась и на мгновение перевела взгляд на публику.
Она ни за что не смогла бы объяснить, как это произошло, почему она безошибочно выхватила одно-единственное лицо из массы других, да еще лицо, которое не видела двадцать лет… Совершенно невозможно было тотчас узнать его; моментально, с переворачивающей душу, смертельной уверенностью понять, что это он, – и все же это случилось.
Льюис здесь. Здесь, в этом зале… в ее городе… в ее жизни, которую она так упорно строила, чтобы избавиться от него… от всего, что с ним связано.
От всего, кроме ребенка, которого он ей дал, и боли, которую он ей причинил.
Льюис Марш… ее муж… ее любимый. Единственный мужчина в ее жизни, которого она любила… которого хотела. Этот мужчина, как ей казалось, любил ее так же сильно… он уверял ее в своей любви и умолял выйти за него замуж, обещая, что они будут вместе всегда, всю жизнь, вечность…
Вечность! Брак их длился чуть больше года.
Лейси охватила дрожь, глухие удары сердца расходились по телу болезненными волнами, а сознание отказывалось принять то, что видели глаза.
Это наверняка ошибка; невозможно, чтобы это был Льюис.
Сильнейший шок и инстинкт самосохранения заставили ее мгновенно отвести взгляд как можно дальше от знакомого лица, но тут же она снова обратила глаза в зал. Как ребенок, дрожа от ужаса, все-таки заглядывает в темную комнату в поисках сказочного чудовища – так и она лихорадочно обшаривала взглядом переполненное помещение, моля Бога, чтобы ее видение оказалось ошибкой.
Двадцать лет, в конце концов, долгий срок… достаточно долгий, чтобы можно было ошибиться, чтобы ее память сыграла с ней злую шутку. Того Льюиса, которого она помнит, больше не существует. Так же как и она сама, он изменился, постарел.
