Сбригани не сразу согласился с моим планом, возразив, чтодурман может не подействовать на такого колосса, и посоветовал-таки употребитьдля верности сильную дозу яда. В его доводах был свой резон, ибо живой злодейбыл намного опаснее для нас, нежели злодей мертвый, но я твердо стояла насвоем, потому что давно и бесповоротно решила никогда не делать зла человеку,если он так же порочен, как я сама. Наконец, мы пришли к тому, что за завтракомподсыпем монстру снотворного, потом объявим челядинцам об успешном заговорепротив их тирана и таким образом предотвратим возможные возражения по поводунаших прав на богатство покойного, после чего опустошим его сундуки инемедленно покинем это зловещее место.
Все прошло замечательно. Проглотив шоколад, в который мыподсыпали дурмана, Минский, несколько минут спустя, погрузился в такое глухоеоцепенение, что нам не составило никакого труда убедить домочадцев в том, чтоих господин мертв. Дворецкий первым начал просить нас взять на себя управлениезамком, мы сделали вид, будто согласны, открыли подвалы с сокровищами ипогрузили самое ценное на десятерых крепких мужчин; после чего прошли в женскийгарем, выбрали двоих юных француженок, Элизу и Раймонду, соответственносемнадцати и восемнадцати лет, и уверили мажордома, что скоро вернемся за всемостальным, в том числе и за ним, что не собираемся бросать их на произволсудьбы, но что лучше будет, если мы все найдем более удобное жилище на равнине,среди людей, вместо этого медвежьего уголка, больше похожего на тюрьму.Растроганный дворецкий помог нам уложить добычу и собраться в дорогу, и за своюпомощь он, несомненно, получил достойное вознаграждение от хозяина, когда тот,проснувшись, обнаружил пропажу сокровищ и наше бегство.
Мы погрузили добычу в два экипажа и отпустили носильщиков,щедро заплатив им и посоветовав идти куда угодно, только не в тот ад, где ихожидает мучительная смерть. Они с благодарностью приняли наш мудрый совет итепло простились с нами. В тот же вечер мы добрались до окраин Флоренции.Быстро нашли ночлег и разгрузили веши с помощью своих новых очаровательныхспутниц.
Семнадцатилетняя Элиза сочетала в себе все прелести Венеры ссоблазнительными чарами богини цветов. У Раймонды же было одно из техпоразительных лиц, на которые нельзя смотреть без волнения. Их обеих Минскийприобрел совсем недавно и не успел до них добраться, это обстоятельство,кстати, послужило главным критерием моего выбора. Они помогли нам подсчитатьдобычу, которая составила шесть миллионов в золотых и серебряных монетах и ещечетыре в драгоценностях, слитках и итальянских деньгах. Как блестели мои глаза,оглядывая эти сокровища, как сладко было считать это богатство, которым я былаобязана преступлению! Завершив это утомительное, но в высшей степени приятное дело,мы легли спать, и в объятиях двух новых наложниц, завоеванных моей ловкостью, япровела незабываемую ночь.
Теперь, друзья мои, позвольте мне описать великолепныйгород, куда мы въехали на следующее утро. Некоторые подробности очистят вашепредставление о Флоренции от глупостей, навеянных множеством скабрезныханекдотов, и мне думается, такое отступление прибавит живости моему правдивомурассказу.
Построенная воинами Суллы, украшенная триумвирами,разрушенная Аттилой, вновь отстроенная Карлом Великим, увеличившая свои границыза счет древнего города Физолы, бывшего когда-то ее соседом, от которого нынеостались лишь развалины, долгие десятилетия раздираемая междоусобицами,захваченная семейством Медичи, которые правили ею две сотни лет, и наконецперешедшая во владение царствующего Лотарингского дома, Флоренция в наши дниуправляется, как, впрочем, и вся Тоскана, чьей столицей она является,Леопольдом, великим герцогом и братом королевы Франции[2] —деспотичным, надменным и безжалостным принцем, таким же гнусным и распутным,как и вся его семья, в чем вы скоро убедитесь из моего рассказа.
Вскоре после прибытия в этот город я заключила, чтофлорентийцы до сих пор с тоской вспоминают своих земляков-принцев и подвладычеством чужестранцев чувствуют себя весьма неуютно. Никого не трогаетнапускная простота Леопольда, а его костюм, сшитый в народном стиле, не можетскрыть германскую спесивость, и тем, кто хоть немного знаком с духом и нравамиавстрийской династии, понятно, почему ее членам гораздо проще приниматьдобродетельный вид, нежели сделаться по-настоящему добродетельными.
Флоренция, лежащая, как утомленная женщина, у подножияАпеннинского хребта, разделяется на две части рекой Арно; центр тосканскойстолицы чем-то напоминает сердце Парижа, рассеченное надвое Сеной, но на этомсходство между двумя городами заканчивается, так как во Флоренции жителейнамного меньше, соответственно не так велика ее территория. Красновато-бурыйгранит, из которого выстроены самые крупные здания, придает городу неприятныйунылый вид. Если бы я не относилась с таким предубеждением к церквям, я бы,наверное, описала их, хотя бы бегло, но мое отвращение ко всему, связанному срелигией, настолько неодолимо, что я не смогла заставить себя войти ни в одиниз этих храмов. Зато на следующий же день я поспешила в великолепную галереюстоль же великолепного герцогского дворца. Я не в силах передать вам свойвосторг от увиденных шедевров. Я обожаю искусство, оно меня живо волнует, как ивсе остальное, в чем отражается великая Природа. Достойны наивысших похвал те,кто любит и копирует ее. Есть только один способ заставить Природу открыть своитайны — непрестанно, упорно изучать ее; только проникнув в ее самые сокровенныетайники, можно понять и принять ее без всяких предубеждений. Я всегдавосхищаюсь талантливой женщиной; меня прельщает красивое лицо, но обаяниеталанта пленяет гораздо сильнее, и мне кажется, второе приятней для женскогосамолюбия, нежели первое.
Мой чичероне, как легко догадаться, не замедлил показать мнету знаменитую комнату, в которой Козимо Медичи застали за непристойными, нодовольно невинными шалостями. Великий Вазари расписывал потолок в этом зале,когда туда вошел Козимо вместе со своей дочерью, к которой питал безумнуюстрасть, и даже не подумав о том, что на лесах, над его головой, в это времяможет работать художник. Коронованный поклонник инцеста начал обхаживатьпредмет своей похоти. Устроившись на кушетке, любовники бурно ласкали другдруга на глазах пораженного мастера, который при первой же возможности поспешилпрочь из Флоренции, резонно полагая, что невольного свидетеля этойкровосмесительной связи сиятельного лица ожидает незавидная участь. ОпасенияВазари были совсем небеспочвенны в ту пору и в том городе, где не былонедостатка в преданных учениках Макиавелли, поэтому с его стороны было разумноскрыться от фатальных последствий этой мудрой доктрины.
Немного дальше мое внимание привлек алтарь из литого золота,украшенный драгоценными камнями, — один из тех предметов, которыенеизменно возбуждают во мне священное чувство собственности. Как мне объяснили,эта сказочно богатая и мастерски исполненная безделушка представляла собой «ex-voto»[3], который великий герцог Фердинанд II, умерший в 1630 году,обещал святому Карлу Борромео за свое исцеление. Подарок уже находился вдороге, когда Фердинанд скончался, тогда его наследники, будучи трезвомыслящимилюдьми, порешили, что коль скоро святой не услышал молитвы, они освобождены отоплаты, и затребовали сокровище назад. К каким только причудам не приводитсуеверие, и можно с уверенностью сказать, что из всех бесчисленных человеческихбезумств подобная, несомненно, оказывает наиболее разрушительное действие наразум и душу.
