Кузьма старался запомнить все. Воры его уважали больше других пацанов. И хотя дали за малый рост и худобу кликуху — Огрызок, не материли грязно, как других мальчишек.
Пацан был удачлив. Умел вытащить из кармана кошелек так, что хозяин ничего не успевал почувствовать. Знал назубок всех богатых людей города, кто где из них живет, знал в лицо не только их самих, детей, но даже собак, их клички и слабости всякие. И этими его знаниями не раз пользовались воры. Огрызок в свою очередь учился у них.
— Ты, сучий выкидыш, не фрайеров — мусоров пасись. Они, падлы, хуже зверей. Первейшие враги фартовых. Замокрить лягавого никогда не западло. И хотя «законники» не мокрушничают, загробить мусора — всегда в честь. Заруби это себе на шнобеле. Не жалей лягавых псов! — учили Кузьму воры и показывали, как надо драться, учили работать с «пером», метать его, точно и быстро наносить удары, от которых не спасут врачи, не заштопают.
— В дело бухим не хиляй. Это верняк. За наваром только по тверезой. Когда куш сорвал, потом хоть жопой жри водяру. Но в своей хазе. Где и стены, и кенты, и сявки помогут.
Кузьма запоминал все. Он на слух умел отличить звон хрусталя от звона бокалов из тончайшего стекла. Звон золотых монет от серебряных. Блеск чистого бриллианта от александрита, сапфира от топаза. Знал цену всему. В тринадцать лет Кузьма понимал не меньше любого фартового. А считались с ним потому, что не плакал от затрещин и не обижался. Не держал зла на ударившего. Старался запомнить, чтобы в другой раз не быть битым. Он не огрызался с ворами. Наказание переносил молча. Но… Однажды сорвался. Тот день мальчишка запомнил навсегда.
Повезло ему с самого утра. Тряхнул гостя, приехавшего из заграницы. Тот всю войну в полицаях был. А когда немцы отступать стали, бросил дом, семью и с фрицами сбежал в Германию. Правду сказать, люди на него не обижались. Никого он не убил, не продал. Но властей испугался. Осмелился объявиться лишь через пять лет подданным чужого государства. Даже фамилию сменил и имя. Но куда от своих денешься? Власти им не интересовались. А вот Кузьма спер у него тугой кошелек с валютой. Напомнил гостю, где он находится. Тот и не спохватился поначалу. А потом крик поднял на весь магазин. Кто-то в дверях стал, чтоб всех людей проверить. А Кузьма нырнул под прилавок и в открытые двери склада выскочил. Словно и не было его в магазине.
В тот день он впервые напился, как настоящий вор. Его навар оказался самым жирным, и воры усадили пацана рядом, поили щедро.
Кузьма, осмелев, выпил одним духом стакан водки. Сам от себя такого не ожидал. А вскоре, окосев, кипишить начал, задирать фартовых.
— Замолкни, Огрызок, не то вломим! — пригрозили пацану.
Но Кузьма не унимался. Он распустил не только язык, а и кулаки. А утром проснулся на осклизлой лавке барахолки. Его выкинули из хазы. Насовсем. Значит, что-то утворил такое, чего не могли ему простить и вышибли, чтоб не замокрить, не брать грех на душу.
Кузьма трудно встал. Все тело черное от побоев. Видно, на сапоги его взяли. Но за что?
«Пойти узнать? А стоит ли? Небось подумали — откинулся. Коль живым нарисуюсь — доканают. Лучше не соваться в хазу самому», — решил мальчишка. Он сидел на лавке измятым, истерзанным, усталым комком. Он впервые понял, что не нужен никому, даже самому себе. И Кузьма почувствовал отвращение к жизни.
Пацан не мог пошевелить даже головой, болели спина и шея. И память отказала. За что его выбросили?
— Эй, Огрызок, глотай свой положняк и линяй из города. Да шустри, пока кенты не пронюхали, что ты одыбался. Не то живо пришьют, — вырос словно из-под земли пацан из «малины». И оставил рядом с Огрызком новенький саквояж с барахлом и гревом.
Кузьма, посчитав свою долю, сморщился. Не густо расплатились с ним воры. Но зато оставили дышать.
Он хотел узнать, что натворил он по бухой? Но спросить уже было некого. Генка исчез. Он сделал свое.
Кузьма уже знал: воры дважды не повторяют. И коль сказано линять — медлить нельзя. Он умылся у колонки и поплелся к вокзалу, решив уехать из Орла, куда глаза глядят.
Едва поставил ногу на подножку вагона, почувствовал резкий рывок. Саквояж вместе с вихрастым незнакомым пацаном нырнул под вагон. Огрызок бросился следом. Едва выскочил из-под вагона, поезд тронулся. Кузьму жаром обдало. Он нагнал воришку далеко за вокзалом. Слабоват тот оказался. Выдохся. Огрызок, свалив его на шпалы, не пожалел. Вымещал все зло и неудачи. Месил лицо и тело стиснутыми кулаками так, что воришка отмахнуться не успевал.
— Ах, ты, гад! За что убил? — услышал запоздало. И путейский рабочий, ухватив Кузьму за шиворот, оторвал от мальчишки, потерявшего сознание. Огрызка тут же сдала в милицию орущая толпа, оставив воришке саквояж Кузьмы, не поверив в то, что озверевший мальчишка — владелец саквояжа. В милиции тот сказал, что Кузьма хотел отнять у него саквояж, и если бы не люди, подоспевшие на помощь, убил бы и сбежал.
Кузьма не отвечал на вопросы милиционеров даже тогда, когда двое здоровенных лбов едва не измесили его в котлету.
Огрызок целый месяц провел в камере. За это время милиция узнала, что он сбежал из детдома. Обратно взять Кузьму отказались. Испугавшись, что ставший вором бывший детдомовец дурно повлияет на окружающих детей, отгородились от пацана барабанной формулировкой: мол, опозорил детский коллектив, носящий имя Ленина…
Милиция, прочитав этот отказ, не очень удивилась. И, вытащив Кузьму из камеры, наподдала напоследок авансом и вышвырнула за двери, сказав, что в другой раз, если попадется, отправит гулять на Колыму. Кузьма решил сыскать виновника беды и целую неделю разыскивал его по всему городу. Но пацан словно сквозь землю провалился.
Огрызок уже валился с ног. Голодный, без угла, избитый милицией и бедами, он решил вернуться к ворам. Пусть лучше они убьют. В одиночку без них жизни нет. Да и кому он нужен? А воры, может, простят.
— Возник, как падла! Нарисовался, мокрожопый! Чего ж сам не фартуешь, как грозился? Слаба кишка? — встретили его насмешкой.
— Бухой был. Что брехал, не помню. Облажался, как последний фрайер. Но с кайфом — завязал. Горя много, а греву — с хрен. Дурное нутро, коль водяра шилом вылезла, — он остановился на пороге. И тут же увидел своего обидчика — вихрастого пацана.
В момент все понял. «Малина» специально подослала его. Организовала и поимку. Вплоть до милиции.
— За что? — спросил он тихо. Ответ на свой вопрос он знал.
— Кайся, гнида! Грызи землю! Всяк за свое получает. И ты не на халяву схлопотал. За то, что «перо» на фартового поднял. Закон нарушил, выблядок! — гремел лысый толстый вор.
— Мокрите, коль виноват. Один дышать не могу, — признался честно.
— Ну что, кенты, как сговоримся с этим падлой? — спросил лысый у троих воров.
— На кого он хвост поднимал, пусть тот и трехнет. Так и будет.
— Вали в хазу до вечера. Там кенты решат, как быть с тобой… Кузьма сидел у окна, слушал разговоры фартовых, думал о своем. Вихрастый пацан держался подальше от Кузьмы на всякий случай. Он уже знал, что не всегда фартовые успевают на помощь вовремя. А Огрызок прошел у них хорошую школу.
