Двое часовых отшатнулись к стенам, пропуская их к дверям отцовской спальни. Герцог примет нас в спальне?!
Кастелян распахнул дверь, шагнул внутрь.
— Ваша светлость, лорд Эрвин София здесь.
Он отступил в сторону, давая Эрвину увидеть внутренность комнаты.
Обильно горели свечи — не меньше дюжины. В комнате были люди: граф Лиллидей, барон Стэтхем, полковники Хортон и Блэкберри — первые военачальники земли Ориджин. Герцогиня София Джессика сидела на постели рядом с мужем. При виде сына она схватилась ему навстречу и обняла, но как-то несмело, осторожно, молча.
Герцог лежал, не поднимая головы.
Эрвин двинулся к нему:
— Милорд, я приветствую…
И оцепенел. Замер на полпути, едва смог рассмотреть. Лицо отца имело цвет булыжной мостовой. Кожа — шероховатая, сухая — покрылась сетью трещин. В огромной герцогской кровати под алым балдахином лежала гранитная статуя.
— Это… матушка, милорды, это… — Эрвин крутанулся на месте, обводя глазами всех, ища того, кто опровергнет, отрицательно качнет головой.
Все, как один, отвели взгляды. Никто не встретился с ним глазами, даже мать.
— Каменная хворь, милорд, — глухо, будто из бочки, сказал кастелян. — Его светлость захворал вскоре после вашего отъезда. Хворь уже достигла полного развития.
Вместе с матерью Эрвин подошел к постели.
Каменная хворь. Боги.
Если есть что-то хуже смерти в бесчестии и смерти в нищете, то это — каменная хворь.
Самые страшные моры убивают человека за неделю или месяц. Но каменная хворь — не мор. Она не несет с собою смерть, по крайней мере — быструю. Она лишь превращает кожу в камень. Медленно, день за днем, кожа теряет гибкость, отвердевает, запечатывает человека в саркофаге. Если напряжением мускулов человеку удается согнуть ногу или руку, то кожа на сгибе хрустит и ломается, как древесная кора. Трещины никогда не заживают, но и кровоточат слишком слабо, чтобы хворый умер от потери крови.
А с какого-то момента мышечных усилий более не хватает, чтобы пошевелиться. Человек обращается в неподвижный предмет — в бревно, в каменного истукана. Трещины на коже, возникшие раньше, позволяют груди подниматься, впуская в легкие воздух. Трещины на скулах оставляют крохотную свободу челюсти. Человек может приоткрыть рот и выдавить несколько слов.
— Здравствуй, сын, — процедил герцог Десмонд Ориджин.
— Милорд, я…
Не знаю, что говорить. Я думал рассказать о бедах, что случились со мною. О, боги! На столике рядом с подушкой — миска жидкой каши и чаша с водой, ложка и влажная губка. Мать вливает кашу в рот отцу и увлажняет глаза, чтобы не пересохли. Каменные веки не способны ни моргать, ни закрываться. За головою лежит черная повязка — на случай, если отец захочет поспать… Рассказать ему о смерти отряда? О замученных пленниках, о свалке трупов, о проклятом Даре?
— Милорд, я сочувствую вам. От всей души.
Эрвин сел возле матери, низко склонил голову, положил ладонь на руку отца. На ощупь кожа не отличилась от кирпича.
— Милорд, я… мне… мне горько, и… простите за то, каким я был в нашу прошлую встречу, милорд.
— Отец… — поправил его герцог.
— Отец, — согласился Эрвин. — Я понял, зачем вы отправили меня в эксплораду. Хотели испытать. Не знаю, прошел ли я испытание… и боюсь, что это уже не важно.
— Важно, — скрипнул Десмонд, скользя взглядом по фигуре сыне.
Каменное лицо было неподвижно, но глаза смотрели столь цепко и остро, что слезились от напряжения. Он оценивал Эрвина, искал в его внешности признаки чего-то. Тянулась пауза.
Эрвин увидел у кровати приспособление, вроде журавля над колодцем. Длинная лапа зажимала раскрытую книгу. С ее помощью отец может читать, служанка перелистывает страницы. Над кроватью наклонно укреплено зеркало — через него герцог может выглянуть в окно. Это все предметы, попадающие в поле его зрения: книга, зеркало, балдахин. А ученые мужи еще говорят, что мир безграничен. Да уж.
— Ты… стал другим, — заговорил Десмонд. Слова давались ему с большим трудом, выходили рваными. — Ты изме… нился.
Больше чем вы можете представить, — подумал Эрвин. И ответил вслух:
— Меньше, чем вы хотели бы, отец.
— Сын, мы… ждали тебя. Оч… чень.
Скрипнула дверь, вошел белолицый граф Шейланд, за ним — Иона. На графе — костюм с иголочки, Иона же не тратила времени на наряды, лишь надела сандалии и закуталась в плащ. Эрвин обменялся кивками с графом. Джемис занял место рядом с Лиллидеем — своим отцом. Овчарке пришлось дожидаться в коридоре.
— Положение… стало угро… жающим. Поясни, — сказал отец, глянув на герцогиню.
София Джессика подалась к сыну, будто к очагу в зимнюю ночь.
— Дело плохо, дорогой Эрвин. Наше положение… без Десмонда и тебя мы уязвимы, Первая Зима — пуста. Граф Флеминг и барон Уайт — ты знаешь, они оба состоят в родстве с нами. Уайт собирает знамена в Беломорье, а Флеминг отплыл кораблями на Запад. Мы держали беду в тайне, сколько могли. Но слухи все же поползли… скоро весь мир узнает, насколько мы слабы.
— Вы опасаетесь мятежа?
Герцогиня кивнула.
— Флемингам дважды удавалось взять Первую Зиму. При помощи западников они попытаются снова. А наши войска… ты же знаешь, кайры не подчинятся мне. Я не могу этого.
— Поэтому вы вызвали Иону и графа?
— Да, Эрвин.
Мать понимает столь же много, сколь и мало. Дом Флеминг — давний соперник Ориджинов… но не только его стоит сейчас опасаться.
Эрвин обвел взглядом комнату. Фигуры, собравшиеся здесь, вдруг обрели новый смысл. Не люди, а фишки на поле стратем. Артуру Хайроку подчиняется гарнизон Первой Зимы и две сотни его собственных вассалов. За графом Лиллидеем три батальона, за бароном Стэтхемом — два. Полковники Хортон и Блэкберри командуют экспедиционными корпусами — по тысяче кайров в каждом. Любые два человека из этой пятерки, сговорившись меж собою, могут захватить и удержать Первую Зиму.
Каждый приносил клятву Великому Дому Ориджин… когда тот был великим. Насколько они готовы хранить верность той горстке, что осталась от Ориджинов? Полумертвая скульптура мужчины, истерзанная несчастьями седая женщина — каковы их шансы удержать в подчинении вассалов?..
Вызвать сюда Иону — это был хороший ход. Воины обожают Северную Принцессу, она — такой же символ Севера, как нетопырь со стрелой, как фреска Светлой Агаты. Выйди Иона перед войском, прижми ладони к груди и попроси о помощи — кайры пойдут ради нее в огонь и воду. Но для этого Иона должна быть
