Тень Великого Древа
Стрела 1
Июль 1775г. от Сошествия
Рейс
- Проснись, - просит женщина.
Однако Эрвин не спит. Сквозь рваную, мучительную дремоту он слушает звуки Степи. Кричит ночная птица, что-то ползает в траве, кто-то мелкий роет землю, скребет коготками, пыхтит. Ветер волною проходит по стеблям, издавая тихий протяжный шорох. Кажется, Степь жива. У нее повадки ночного хищника. Она только и ждет, чтобы жертва уснула покрепче.
- Открой глаза. Поговори со мной.
Он поднимает веки. Видит мертвенно-белую, пугающе близкую Звезду. Видит темные фигуры часовых на вахте. Чувствует запах пыльного, грязного тела – своего собственного. Слышит стон. Стоны звучат регулярно, без них не проходит и пяти минут. Герцог ночует в безопасном центре лагеря, тут же и раненые, рукой подать.
- Уйди, - просит Эрвин. – Я попытаюсь уснуть, пока кто-то еще не застонал.
И он, и женщина знают тщетность попытки. Раненые – это иксы, лучшие из кайров. Они стараются терпеть молча. Эрвин слышит их стоны – тихие, сдавленные, процеженные сквозь зубы – и ощущает чужую боль, как свою. Кажется, это его тело покрыто ожогами от Перстов, это его ребра торчат из-под обугленной кожи…
Впрочем, стонами не обходится. Есть порог, за которым страдание пересиливает волю. Достигнув предела, раненый начинает орать и уже не может остановиться. Ордж и снадобья истрачены, да их и было-то - чуть. Нет средства унять боль. Несчастный мечется по земле и кричит, пока не рухнет в забытье. Эрвин умеет отличать крики тех, кто не дотянет до утра. Смерть приходит за добычей перед рассветом, будто на дежурство. Проснувшись, герцог слушает доклад о том, скольких она забрала.
- Уйди же!
Смерть, Степь, Тревога – пускай все уйдут. Эрвин хочет оказаться в глубоком подземелье, куда не доносятся звуки. Где никто не подойдет с докладом…
- Проснись и услышь, - приказывает женщина.
Он поднимает голову, чтобы увидеть ее. Он моргает и трет глаза. Это не альтесса Тревога!
- Я брежу, - говорит Эрвин.
Кажется, он не ранен и даже почти здоров, но в этом нельзя быть уверенным. Он так часто слышит стоны, видит изрубленных, сожженных, изломанных людей, что и сам себе кажется больным.
А вдобавок – жратва. Войско идет по Степи, питаясь подножной пищей: кореньями, травой и грызунами. Эрвину не удается переваривать эту дрянь. Его постоянно мутит, от истощенья голова идет кругом. Теперь добавился бред…
- Ты никогда не говорила со мной. Я только видел тебя, но не слышал. Значит, сейчас я схожу с ума.
- Я заговорила, чтобы разрушить иллюзии, - произносит Светлая Агата. – Молчание можно ошибочно принять за одобрение. Мне стыдно смотреть на тебя.
- Бред, - говорит Эрвин. – Как тебе может быть стыдно?! Я выиграл все битвы, кроме одной. Меня разбили Перстами, никто бы не справился на моем месте!
Агата отворачивается. Смотрит на лазарет… то есть, на ряды тел, разложенных по голой траве. Припасы и шатры остались в кораблях, снадобья – там же. Раненым – никакой надежды.
- Мог предугадать… - говорит Эрвин. – Но тьма, я же не всевидящий, в отличие от тебя! Я надеялся обогнать Пауля. Не мог знать, что он уже был в Рей-Рое!
Агата смотрит в лицо одному из калек. Ей известно, в какой день он испустит дух. Завтра, послезавтра…
- Мне стыдно, - произносит Праматерь.
- Я делаю, что могу! – Шипит сквозь зубы герцог. – У меня триста сорок человек, из которых семьдесят раненых. Мы – походный лазарет, а не войско. Я отступаю, чтобы спасти жизни!
Конечно, Агата сама знает все. Сокрушительный удар нанесла Эрвину одна сотня шаванов. Всего лишь одна сотня с двумя Предметами! Сейчас по следам северян скачут полтысячи всадников. У них опытный вождь и Персты Вильгельма, здоровые воины, сильные кони. Им в помощь – сама Степь. В ней нет спасения от Перстов!
Если ганта Ондей настигнет северян, он перебьет их с расстояния, укрывшись за спинами всадников. Атака безнадежна: у врага двойной перевес и Персты. Оборона безнадежна: местность ровна, как стол, нигде не спрячешься. Мертвых кайров Ондей бросит на съедение шакалам; живых протащит за конями, размазав по Степи. Из кожи проклятых волков сошьют шатры, из черепов изготовят чаши… Все, что может сделать герцог для своих людей, - отступать на Запад, вглубь Степи. Мучиться от горечи поражения, от неизвестности, от жутких ночных стонов. Считать трупы товарищей, зарытые в чужой земле. Ондей выкопает их, чтоб поглумиться. Тела скормит шакалам, головы нанижет на копья… Этому никак не помешать. Все, что можно, - спасти тех, кто пока еще жив.
Всевидящая Праматерь знает все это, но кривится от презрения.
Она говорит:
- Ты сильно разочаровал меня.
Обида кровью бьет в лицо Эрвину.
- А что я по-твоему должен, тьма сожри?! На юге – Рей-Рой, на севере – орда, на востоке – ганта с Перстами! Один способ спасти людей – отступать. Один путь для отступления – на запад.
- Стыдно, что я должна говорить это вслух. Разбей их.
Он смеется с болью в груди. Агата издевается. Она прекрасно знает: нет защиты от Перстов в чистом поле. Вдобавок, у Ондея двойной перевес и свежие кони. Он применит любимую тактику кочевников: обстрел с расстояния. У кайров с мечами меньше шансов против этого, чем у енота против арбалетчика!
- Знаешь, Агата, я всегда подозревал, что твоя слава - вымысел фанатиков. Ты ничего не смыслишь в военном деле. Нельзя победить в такой ситуации!
- Я больше не приду, - говорит Праматерь. - Когда будешь умирать, не смей произносить мое имя.
Она тает в воздухе.
Эрвин не двигается с места. Сидит, слушая стоны раненых, мерзкое копошение в траве и крики ночных птиц.
Говорит, обращаясь к давно ушедшей Агате:
- На самом деле, ты совсем глупа. Даже если я выиграю бой, чего быть не может, то потеряю большинство иксов. Тех, кто останется, переварит сама Степь. Нас ненавидит каждое живое существо на сотни миль вокруг!
Он открывает сумку, извлекает карту и карандаш. В блеклом свете луны ищет на карте хотя бы подобие места, где можно построить оборону. Он делал это прежде десятки раз с одинаковым результатом. Это же Степь, сожри ее Гнойный Червь на пару с тьмою! Наибольший
