Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
В 10 ч. утра Рузский отдал Государю ленту своего разговора с Родзянко. Судя по словам Рузского, что он при этом держался, «стиснув зубы», он так и не сообщил Государю, что Родзянко заблуждается и эшелоны в Луге не взбунтовались. Данилов пишет, очевидно, узнав это от Рузского: «Государь взял листки с наклеенной на них лентой и внимательно прочел их. Затем он поднялся, подошел к окну вагона, в которое стал пристально всматриваться». Надо думать, Его заинтересовало не окно… «Наступила минута ужасной тишины, — говорится в записи, сделанной со слов Рузского. — Государь вернулся к столу, указал генералу на стул, приглашая опять сесть, и стал говорить спокойно о возможности отречения. Он опять вспомнил, что его убеждение твердо, что он рожден для несчастия, что он приносит несчастие России; сказал, что он ясно сознавал вчера уже вечером, что никакой манифест не поможет. «Если надо, чтобы я отошел в сторону для блага России, я готов на это», — сказал государь, — «но я опасаюсь, что народ этого не поймет: мне не простят старообрядцы, что я изменил своей клятве в день священного коронования; меня обвинят казаки, что я бросил фронт»[38].
Во время доклада Рузского ему принесли телеграмму № 1872 Алексеева с просьбой высказаться в поддержку отречения. Несмотря на то, что телеграмма была составлена Ставкой по запросу Рузского, в присутствии Государя генерал довольно правдоподобно изобразил ужас. «Рузский, бледный, прочел вслух ее содержание. «Что же вы думаете, Николай Владимирович», — спросил государь. «Вопрос так важен и так ужасен, что я прошу разрешения вашего величества обдумать эту депешу, раньше чем отвечать. Депеша циркулярная. Посмотрим, что скажут главнокомандующие остальных фронтов. Тогда выяснится вся обстановка», — ответил Рузский». На этом доклад закончился. Получив телеграмму № 1872, главнокомандующие начали прятаться друг за друга. Эверт (Западный фронт) «сказал, что он свое заключение даст лишь после того, как выскажутся генералы Рузский и Брусилов». Сахаров (Румынский фронт) «долго не отвечал на посланную телеграмму и требовал, чтобы ему были сообщены Заключения всех главнокомандующих». Первым о необходимости отречения высказался Брусилов (Юго-Западный фронт), невзлюбивший Государя со времени «Брусиловского прорыва». Брусилов, как уже говорилось, считал, что успех его армии не был закреплен, потому что «Верховного Главнокомандующего у нас не было» (Верховным Главнокомандующим в то время был Государь). Затем был получен ответ Великого князя Николая Николаевича (Кавказский фронт), «коленопреклоненно» просившего об отречении; это, видимо, была месть Великого князя за лишение его верховного командования в 1915 г. Узнав об ответах, Эверт и Сахаров присоединились к их мнению[39]. Телеграмма Сахарова — предмет вечных насмешек для всех историков, потому что генерал начинает со своей любви к Его Величеству, бранит за «злодейство» Думу, и только в конце добавляет: «Переходя же к логике разума и учтя создавшуюся безвыходность положения, я, непоколебимо верноподданный Его Величества, рыдая, вынужден сказать, что, пожалуй…»
Телеграммы главнокомандующих дали исследователям повод говорить о заговоре генералов. Конечно, как уже говорилось, никакого заговора генералов не было. Просто заговор был хорошо спланирован, и генералов весьма ловко подставили.
Единодушие ответов 2 марта объясняется, во-первых, тем, что всем были посланы телеграммы № 1833 и № 1872. Одна из них говорила о спокойствии в Петрограде, другая была составлена Лукомским так, что трудно было не ответить. В телеграмме № 1872 говорилось: «существование армии и работа железных дорог находится фактически в руках петроградского временного правительства»; отсюда главнокомандующие могли понять, что без отречения Государя продолжать войну невозможно. Судя по воспоминаниям Брусилова, он из всей длинной телеграммы № 1872 понял одно: «образовавшееся Временное правительство ему объявило, что в случае отказа Николая II отречься от престола оно грозит прервать подвоз продовольствия и боевых припасов в армию (у нас же никаких запасов не было)». Именно в таком духе и составлены все ответы главнокомандующих. После телеграмм Ставки главнокомандующие могли бы, конечно, не отвечать, но большинство из них были для этого слишком слабы или слишком злопамятны.
Задолго до телеграмм Ставки они были разагитированы и представителями всевозможных общественных организаций и Государственной думы. «Из беседы со многими лицами, приезжавшими на фронт по тем или иным причинам из внутренних областей России, — пишет ген. Брусилов, — я знал, что все мыслящие гражданке, к какому бы классу они ни принадлежали, были страшно возбуждены против правительства и что везде без стеснения кричали, что так продолжаться не может». «Я считал себя совершенно свободным от всяких обязательств по отношению к монархии», — говорил следственной комиссии адм. Колчак. Можно легко проверить, кто из главнокомандующих был противником Государя, а кто не был. 27 февраля 1917 г. Родзянко разослал главнокомандующим телеграмму с просьбой убедить Государя согласиться на Ответственное министерство. В ответ Родзянку поддержали лишь двое: Брусилов и Рузский. Они-то и были самым ценным материалом для Гучкова. Ответы главнокомандующих были получены в Пскове в 14.30 2 марта. «К 2 S ч. пришли ответы от всех, — говорится в дневнике Государя. — Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился». Передав Государю телеграммы, Рузский предложил выслушать мнение двух своих помощников, Данилова и Саввича, которых он нарочно привез с собою с этой целью. Государь сказал: «Хорошо, но только я прошу откровенного мнения». Оба подчиненных Рузскому генерала, разумеется, высказались за отречение. После этого, по словам Данилова, лицо Государя «перекосилось». «Наступило общее молчание, длившееся одну-две минуты», — говорится в воспоминаниях ген. Саввича.
«Государь сказал: «Я решился. Я отказываюсь от престола», и перекрестился. Перекрестились генералы.
Обратясь к Рузскому, Государь сказал: «Благодарю вас за доблестную и верную службу», и поцеловал его. Затем Государь ушел к себе в вагон»[40].
Судя по дневнику Государя, Его убедили отречься от престола именно ответы, полученные от главнокомандующих. Их мнения должны были выражать мнения всей армии, и Государь сказал, что «раз войска этого хотят, то не хочет никому мешать». Даже если Государь, что вполне вероятно, знал о заговоре, то теперь Он мог видеть, что с Ним армия попросту отказывается воевать дальше. А войну, как Он говорил в прощальном приказе, нужно было довести до победы во что бы то ни стало. Он, по выражению Мордвинова, на престол «не напрашивался». «Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родной матушки России», — говорится в телеграмме Государя Родзянке.
Эту телеграмму (Родзянке) и аналогичную (Алексееву) Государь составил в 3 часа и отдал их Рузскому. Когда стало известно, что едут Гучков и Шульгин, свита организовала интригу, которой в мемуарах склонна придавать значение. «Мы все пошли к Фредериксу и убедили его, — пишет Мордвинов. — Он немедленно (пошел к государю и через несколько минут вернулся обратно, сказав, что его величество приказал сейчас же взять телеграммы от Рузского и передать ему, что они Сбудут посланы только после приезда членов думы.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
