— Ну вот, — улыбнулся он. — Так гораздо лучше. Теперь я хотя бы вижу тебя. — С этими словами он начал передвигать столовые приборы и салфетки.
— Дэниел, прошу тебя, — в панике прошептала я. — На нас смотрят.
— Где? — спросил он и обернулся. — А, вижу.
— Веди себя прилично! — кипела я праведным негодованием. Но я проиграла: Дэниел выбрал более симпатичную из двух женщин за соседним столиком и принялся за свои обычные трюки. Он пристально взглянул на нее, она вспыхнула и отвернулась. Он тоже отвернулся, но тут она стала смотреть на него. Тогда он снова повернул голову в ее сторону, заметил, что она смотрит на него, и улыбнулся. Она тоже улыбнулась ему, и я стукнула его по руке.
— Слушай, зараза ты эдакая. Я ведь даже не хотела идти с тобой сюда.
— Ой, прости, прости, прости меня, Люси.
— Прекрати это, договорились? Я не собираюсь сидеть тут весь вечер и смотреть, как ты строишь глазки.
— Понимаю, прекращу.
— Это ведь ты настоял, чтобы я пришла, так что будь так добр, прояви элементарную вежливость и говори со мной, а не с соседками. Если ты хотел пофлиртовать, зачем ты тогда вообще меня приглашал?
— Извини меня, Люси, ты абсолютно права, Люси, прости, пожалуйста.
Конечно, он извинялся, но не похоже было, что он действительно раскаивался.
— И нечего разыгрывать из себя непослушного, но милого мальчика, — продолжала я, — со мной этот номер не пройдет.
— Извини, больше не буду.
Прибыл Григорий с двумя внушительного размера рюмками, наполненными ярко-желтой жидкостью. Выглядела она так, словно ее только что привезли из Чернобыля, но сказать об этом вслух я не решилась.
— Ого, — сказал Дэниел неуверенно, разглядывая свою рюмку на свет. — Какая-то она радиоактивная на вид, эта их водка.
— Заткнись, — рявкнула я. — С днем рождения.
Мы чокнулись и выпили. Я немедленно почувствовала, как из желудка по всему телу заструилось приятное, щекочущее нервы тепло.
— Ничего себе, — хихикнула я.
— Что?
— Она и вправду радиоактивная.
— Но довольно приятная.
— Очень.
— Еще?
— О да, с удовольствием.
— Где Григорий?
Дэниел нашел взглядом Григория и махнул ему рукой.
— Повторите, пожалуйста. Спасибо, Григорий.
Григорий, по-видимому, был этим доволен. Если, конечно, в принципе возможно, чтобы человек с разбитым сердцем был доволен.
— Только на этот раз принесите нам розовую водку, — попросила я.
— Клубничную? — уточнил Григорий.
— А она розовая?
— Да.
— Тогда клубничную.
— И я полагаю, нам надо решить, что мы будем есть.
— Хорошо, — согласилась я и взяла меню. Но тут принесли нашу клубничную водку, и она оказалась такой вкусной, что мы решили заказать еще по одной.
Появились две новых рюмки — с черносмородиновой водкой, — и мы их тут же опустошили.
— Как они быстро заканчиваются.
— Еще? — предложил Дэниел.
— Еще.
— А еда?
— Да, пора бы нам что-нибудь съесть. Ага, вон идет Дмитрий. Дмитрий, пожалуйста, сырой редьки, когда у вас будет время, — окликнула я его весело. И поняла вдруг, что у меня чудеснейшее настроение.
— Я должен тебе кое-что сказать, Люси, — обратился ко мне Дэниел с неожиданно серьезным видом.
— А, ну что ж, давай, — брякнула я. — Я уже решила было, что мне тут нравится, но ты прав, лучше не увлекаться.
— Извини, мне не надо было этого говорить. Забудь.
— Я не могу вот так взять и забыть, идиот. Теперь ты должен договорить.
— Ну хорошо, только тебе это не понравится.
— Говори.
— Это про Руфь.
— Говори!
— Это я бросил ее. А не она меня.
— Негодяй! Как ты мог?
— Понимаешь, мне стало ужасно скучно.
— Но ведь у нее такая большая грудь.
— Ну и что?
— И ты взял и просто сказал: «До свиданья, молочные железы»? — сказала я и прыснула, находя себя очень остроумной. Что случалось нечасто.
— Именно, — рассмеялся и Дэниел.
— Ты поступил отвратительно.
— Нет, Люси, я старался не обидеть ее.
— Она плакала?
— Нет.
— И все равно ты мерзавец.
Дэниел немного огорчился и чуть не заплакал. От водки мы оба стали очень эмоциональными.
— Зря я тебе все это рассказал, — насупился он. — Я знал, что ты не одобришь.
— Может, и так, но придется мне примириться с этим.
Я улыбнулась ему. Мне вдруг стало абсолютно наплевать на Руфь. И на все остальное тоже.
— Да ты философ, Люси.
— Угу, у меня сейчас философское настроение.
— Надо же, у меня тоже.
— Отчего это, как ты думаешь? От водки?
— Наверное.
— Я чувствую себя как-то необычно, Дэниел, мне грустно, как всегда, и в то же время я счастлива. Грустно счастлива.
— Знаю, — подхватил он. — У меня то же самое. Только я счастлив, как всегда, и в то же время мне грустно. Я счастливо грустен.
— Вот как чувствуют себя, должно быть, все эти русские, — опять хихикнула я. У меня кружилась голова, и я понимала, что говорю чушь, но меня это не волновало. Мне эта чушь казалась очень умной и важной. — Как ты думаешь, они пьют водку оттого, что они такие задумчивые и несчастные, или они такие задумчивые и несчастные оттого, что пьют водку?
— Сложный вопрос, Люси. — Затем Дэниел снова посерьезнел. — Интересно, почему я никак не могу встретить «правильную» женщину?
— Не знаю, Дэниел. А почему я никак не могу встретить «правильного» мужчину?
— Не знаю, Люси. Неужели я всегда буду одинок?
— Да, Дэниел. И неужели я всегда буду одинока, Дэниел?
— Да, Люси.
Некоторое время мы молчали и печально улыбались друг другу, объединенные горько-сладкой меланхолией. И при этом наслаждались собой и друг другом. В этот момент нам принесли еду. Или не в этот, точно не помню.
— Но, Дэн, это ведь не важно, потому что по крайней мере мы ведем себя гуманно. Мы причастны к боли бытия. Выпьем еще?
— Какой цвет сейчас?
— Голубой.
Дэниел откинулся на стуле, пытаясь схватить за фалды официанта.
