С говядиной, с яичком.
Песенка, которую москвичи распевали у окна тюрьмы Салтычихи. 1770-е гг. Из двадцати существовавших в предреволюционной Москве монастырей справка во всех справочниках об Ивановском девичьем была едва ли не самой краткой. Настоятельница – игуменья Епифания, казначея – монахиня Артемия, протоиерей отец Василий Дмитриевич Лебедев, один священник, два дьякона, один псаломщик. И никаких исторических сведений. Впрочем, писать даже о возрасте обители действительно было нечего.
«А когда оный монастырь построен, при котором государе, и по какой государственной грамоте, и в котором году, о том в означенном монастыре точного известия нет», – сообщала монастырская опись 1763 года. Сегодняшние архитекторы склонны считать временем основания обители XV век. Легенда относит его ко времени правления Василия III, когда великая княгиня Елена Васильевна Глинская захотела таким образом отметить рождение своего первенца – будущего Ивана Грозного.
Существует и еще одно соображение, что Ивановский монастырь появился даже на рубеже XIV–XV веков как один из форпостов, защищавших густонаселенный Великий посад вместе с Иоанно-Златоустинским монастырем, полностью уничтоженным в 1930-х годах и оставившим память о себе только в названиях Большого и Малого Златоустинских переулков в начале Маросейки. Во всяком случае, само по себе положение Ивановского монастыря на достаточно крутой Ивановской горке позволяло «сторожить» чрезвычайно важную для Москвы дорогу на Владимир и Коломну.
Но в действительности уже со времен Ивана Грозного обитель стала выполнять свою главную роль – места заключения опальных женщин высокого происхождения. Сюда привезут из Владимира насильно постриженную на Белоозере вторую жену царевича Ивана Ивановича Прасковью Михайловну Соловых. Здесь же кончит свои дни другая невестка Грозного – первая супруга царевича, Евдокия Богдановна Сабурова, в иночестве Александра. В 1610 году в Ивановском монастыре была насильно пострижена разлученная с супругом, низвергнутым царем Василием Шуйским, Мария Петровна.
В XVII веке рядом с Ивановским монастырем возник Соляной двор, в амбарах которого хранилась составлявшая государственную монополию соль. Все добытчики соли обязаны были сдавать ее в казну, а мелкие продавцы приобретать у государства из амбаров Соляного двора и продавать по установленной цене. Отсюда улица, на которой стоял монастырь (ныне – Большой Ивановский переулок), стала называться Солянкой, тогда как нынешняя Солянка еще в XVIII столетии была Яузской улицей. Государственная монополия отменена лишь в 1733 году, что лишило Соляной двор его былого значения.
Страшные московские пожары 1737 и 1748 годов, опустошив монастырь, казалось, навсегда прервали его историю. Но императрица Елизавета Петровна возобновляет его непосредственно перед своей смертью в 1761 году. Здесь учреждается приют для вдов и сирот «заслуженных людей», который предвосхищал институт будущего Вдовьего дома. Снова появляется настоятельница с грошовым жалованьем в три рубля сорок пять копеек годовых и сорок три монахини с половинным содержанием – в один рубль семьдесят две копейки на год.
Но так же быстро восстанавливается и былая роль монастыря как страшной «потаенной» тюрьмы. По-прежнему присылались сюда узницы из Тайной канцелярии и Сыскного приказа, Раскольничьей конторы, лица, замешанные в политических и особо важных уголовных делах, «очистившиеся» перед тем во время следствия «кровью», иначе – прошедшие через все самые изощренные пытки. Монахиням оставалось быть тюремщицами. Только крамола свивала гнезда и среди них.
Еще в первой четверти XVIII века были похоронены в монастырских стенах казненные «лжеучители» так называемых людей божьих – лжехристы Иван Тимофеевич Суслов и Прокопий Лупкин. Суслов был одним из самых деятельных помощников Данилы Филиппова в распространении хлыстовской секты. Уроженец Муромского уезда, он в тридцать три года «по благословению» Филиппова пошел на проповедь по Оке и Волге, повсюду приобретая фанатичных последователей. С 1672 года Суслов жил в Москве под именем «темного богатины», имел собственный дом, называвшийся «домом Божиим», «сионским» и «новым Иерусалимом», где происходили хлыстовские моления.
В 1716 году Суслова не стало. Его погребли в Ивановском монастыре, где над могилой поставили памятник с надписью: «Погребен святой угодник Божий». Могила и памятник открыто чествовались хлыстами до 1739 года, когда по повелению императрицы Анны Иоанновны труп Суслова, как и Прокопия Лупонина, был выкопан из земли палачами, вывезен в поле, сожжен, а прах развеян по ветру. Тайный приказ открыл, что в келье одной из стариц продолжали собираться по праздникам для молитв последователи Суслова. Старица вместе с четырьмя другими монахинями была казнена, все остальные после наказания кнутом сосланы навечно в Сибирь.
Во второй половине XVIII века печальную славу монастыря умножают две заключенные – Дарья Николаевна Салтыкова, иначе Салтычиха, и таинственная узница, признанная народной молвой княжной Таракановой.
Вдова в двадцать пять лет, Салтычиха к тридцати двум годам буквально вогнала в гроб 139 из 600 принадлежавших ей крепостных. Деревни Д. Н. Салтыковой были и в Вологодской, и в Костромской губерниях, но всем своим владениям она предпочитала «вотчинников двор» в подмосковном селе Троицком. Главными ее жертвами стали крестьяне Верхнего Теплого Стана. Это их безымянные могилы, наспех выкопанные, еще поспешнее зарытые, окружили старую Троицкую церковь.
