Призываю с Зилле здесьВсю святую мощь Небес,Солнце – светоч наш дневной,Снег, слепящий белизной,Пламень, властный греть и жечь,Молнию – разящий меч…
Обычно раскаты грома начинались лишь ближе к вечеру. Но внезапно небо расколола ослепительная молния, и мощь ее обрушилась на здание церкви. Почти в тот же миг загрохотал гром. Небо из влажно-голубого сделалось адски-темным. В дверном проеме церкви показались пляшущие языки пламени.
Индейцы двинулись вперед, прежде чем жители деревни заметили их присутствие, безмолвные и грозные. Несколько человек подняли ружья. Когда Датберт выстрелил, молния вспыхнула снова и сшибла Датберта с ног. На руке у него появился длинный ожог, а выпущенная пуля ушла куда-то в сторону, не причинив никому вреда. Пламя оплело колокольню.
Зилло метнулся через площадь к ступеням виселицы.
– Не стрелять! – приказал он. – Или молния ударит снова! И на этот раз убьет.
– Положите оружие! – простонал Датберт. – Не стреляйте!..
Лицо пастора Мортмайна исказилось.
– Вы колдуны! Вы все тут колдуны! В мальчишку Лаукая вселился дьявол этой индианки, потому он и призвал молнию! Смерть ему!
Индейцы придвинулись еще ближе. Маддок остался рядом с Брендоном. И тогда Дейви Хиггинс сошел с порога и тоже встал рядом с Брендоном.
Ричи вырвался из рук удерживавших его мужчин и взлетел на помост.
– Жители деревни! – выкрикнул он. – Вы что, думаете, что вся на свете сила – дьяволова?! Мы же видим гнев Божий!
Он повернулся к толпе спиной и стал отвязывать Зилле.
Настроение толпы изменилось. Ричарда отпустили, и он пошел через пыльную площадь к пастору Мортмайну.
– Ваша церковь горит потому, что вы попытались убить ни в чем не повинную женщину. Наши друзья и соседи никогда бы не допустили этого безумия, если бы вы не запугивали их огнем и серой.
Хозяин Хиггинс отодвинулся подальше от пастора Мортмайна:
– Это правда. Лаукаи всегда были богобоязненной семьей.
Индейцы подошли еще ближе.
Ричи обнял Зилле одной рукой и снова воскликнул:
– Индейцы всегда были нашими друзьями! И это так мы отплатили за их дружбу?
– Остановите их!.. – выдавил пастор Мортмайн. – Остановите индейцев! Они перебьют нас! Остановите!..
– С чего это мы должны их останавливать? – возмутился Ричи. – Вы хотите от нас сострадания, которого сами не проявили?
– Ричи! – Зилле повернулась к мужу. – Ты же не пастор Мортмайн. У тебя есть сердце. Прояви сострадание!
Зилло властно поднял руку.
– Это зло остановлено. Если ничего подобного больше не случится, вам нечего нас бояться. Но такое не должно повториться.
– Никогда, никогда, простите, никогда, – забормотала толпа.
– Огонь, огонь! – застонал пастор Мортмайн. – Боже мой, церковь, церковь горит!
Ричи помог Зилле спуститься и подвел ее к своей матери; та положила малыша в протянутые руки невестки. Брендон, стоя между Маддоком и Дейви, смотрел, как мать и Зилле, отец и брат повернулись спиной к горящей церкви и зашагали через площадь, мимо пристыженных соседей – к себе в дом. Брендон остался стоять. Он не мог пошевелиться, словно врос в землю. Жители деревни таскали бесполезные ведра с водой, пытаясь сдержать огонь и не дать пожару перекинуться с церкви на дома. Брендон смотрел, как рухнула колокольня – колокольня, возведенная скорее во славу пастора Мортмайна, чем во славу Божью.
А потом он почувствовал капли дождя, ласкового дождя, которому предстояло идти весь день и впитываться в иссохшую землю, продолжаться, пока самые глубокие корни растений не смогут напиться. Дождя, который погасит огонь прежде, чем тот перекинется на жилища.
За тремя мальчиками стоял народ Ветра и молча смотрел, как жители деревни разбредаются по домам. Когда у пустого помоста виселицы не осталось никого, кроме троих детей, Зилло бросил отрывистую команду, и индейцы быстро разобрали скверно построенный помост и саму виселицу, побросали доски на дымящиеся руины церкви и молча ушли.
Кошмар закончился, но ничего теперь не могло стать прежним.
Когда Брендон с Маддоком вошли в дом Лаукаев, Зилло был там. Он держал ребенка на руках. Чайник грелся на медленном огне, и хозяйка Лаукай делала травяной чай, как она сказала, чтобы нам всем успокоиться.
– Я в гневе. – Ричи посмотрел мимо Брендона, на мать. – Твои травы не усмирят моего гнева.
– У тебя есть причины гневаться, – сказал отец. – Гнев не злость. Злость способна грызть сердце и разум человека вечно. Гнев же стихнет в свой час. Маленький Брендон поможет успокоить твой гнев.
Зилло передал малыша Ричи. Тот взял ребенка и прижал к груди. Потом он посмотрел на брата.
– Где ты взял эти слова, которые выкрикнул прямо перед началом бури?
– От Зилло.
– Когда?
– Прошлой ночью. Он послал за мной.
Зилло посмотрел на Ричарда и Ричи. Взгляд его был непроницаемым.
– Он хороший паренек, ваш младший.
Ричард Лаукай посмотрел на Зилло и обнял Брендона за плечи.
– Пути Господни неисповедимы, и нам не требуется понимать их. Его пути – не наши пути, хотя мы и хотели бы, чтобы они были нашими. Нам не требуется понимать дары Брендона – только знать, что они дарованы Господом.
Он взял Библию и принялся листать ее, пока не нашел нужное место:
– «Но верен Господь, Который утвердит вас и сохранит от лукавого. Господь же да управит сердца ваши в любовь Божию. Сам же Господь мира да даст вам мир всегда во всем…»[4]
