Наконец Дмитрию удалось прижать Антона к полу, и он занес свой редкой работы кинжал, однако, как показалось Домову, не собирался вонзать его в тело поверженного врага.
— Мне мало просто твоей гибели, — прошипел он ему на ухо. — Я заберу твою душу себе!
— Убери руки от его волос! — услышал он вдруг тоненький голосок. — Или я перережу нить!
— Ты вышла из комнаты? — в голосе Дмитрия слышалось искреннее удивление.
В дверях стояла Кири, крепко сжимая одной рукой светильник, данный ей Антоном, а в другой держа что-то непонятное.
— Отойди! — приказала Кири.
На удивление, Дмитрий повиновался. Он резким движением встал и сделал два шага назад. Его прекрасный костюм был измят, чуть порван и кое-где испачкан кровью, а идеальная прическа наконец-то испорчена. Тоша довольно улыбнулся, но, поднявшись на ноги, и сам ощутил боль чуть ли не во всем теле. Такого с ним еще не бывало.
— Я не дам тебе его обидеть.
Из коридора донесся шум. Антон сразу понял, что он означает, — охрана наконец-то начала действовать. Нужно было уходить — ни Тани, ни Григорьева он здесь не найдет.
— Я ухожу, Кири, — прервал Дмитрия Домов. — Ты со мной?
Та кивнула.
— Боюсь, я не могу позволить вам этого сделать.
— Тогда нить будет перерезана сейчас же, — сказала девушка.
Домов подивился стали, звучавшей в ее нежном голоске.
— Что ж… — Дмитрий улыбнулся. — Раз так, то, пожалуй, у меня не остается другого выбора, — он махнул рукой, словно позволяя им покинуть кабинет.
Антон не стал терять времени на расспросы. Он схватил Кири за руку и вышел.
— Но это не конец, Антон Владимирович, — услышал он нахальное предупреждение, полное столь знакомой ему уверенности. — Проигрывать я не люблю…
«Я тоже!» — ответил за Домова внутренний голос.
ПРИЗРАКИ, ПРЕСЛЕДУЮЩИЕ НАС
Антон быстро и спокойно вел свой старенький автомобиль по пустым ночным улицам Оренбурга. Гроза, собиравшаяся весь вечер, прошла стороной, и дорога была столь же пуста и горяча, как и прежде.
Рядом с Домовым на переднем сиденье находилась Кири, все также не расставаясь с полюбившейся ей лампой. Девушка выглядела испуганной, но одновременно и возбужденной, любопытно разглядывая все вокруг. За всю свою жизнь она практически не выходила за пределы ее комнаты, и уж точно никогда не была за границами института, и все, что открывалось ее взору сейчас, было для юной представительницы рода детей семи судей ново и интересно. Однако одновременно с этим и рождало неприятное волнение, которое появляется всякий раз, когда человек не знает, что ожидать от того, что перед ним. Тем более что она была уверена — демоны, тревожащие девушку всегда, все еще следовали за ней…
Иногда Тоша бросал на свою соседку быстрый взгляд, и тогда его снова посещало то удивление, что и тогда, в кабинете Григорьева. Отчего столь сильный противник как Дмитрий испугался этой тихой крохи? Отчего беспрекословно согласился выполнить ее условия? Вот она сидит рядом с ним — хрупкая, беззащитная, по-детски наивная, но что скрывается под этим образом куколки, коли ее угрозы столь опасны? Недооценивать решения Дмитрия Антон не собирался.
Наконец он не выдержал.
— Что ты умеешь, Кири? О какой нити ты говорила тогда?
Девушка повернула к нему свое миловидное лицо. Она собиралась что-то сказать, но свет встречных фар ослепил их на миг, и она, испугавшись, съежилась в комочек.
Ее водитель вздохнул.
— Это всего лишь машина, — сказал Тоша, успокаивая — когда, черт побери, он превратился в заботливую мамашу? — Не бойся. Такая же машина, как и у нас. Она уже проехала мимо.
Кири не ответила, видимо боясь поднять голову и произнести хоть слово.
— Я думал, ты темноты боишься, а не света…
На это она тоже промолчала. Но они уже подъехали к дому Соколова, и Антон решил не приставать.
Он припарковался у тротуара, заглушил двигатель и вышел. В две секунды парень был уже со стороны Кири. Отворив дверь, Домов ожидал, что та выйдет, но она все так же недвижно сидела на месте.
— О, господи, — проворчал он и полез доставать свою пугливую ношу.
Темный двор еще больше испугал ее, и девушка не желала выходить, но Антон, проявив настойчивость, все же вытащил Кири и понес ее к Соколовым. В душе надеясь поскорее избавиться от этой странной девчонки.
То ли по привычке, то ли еще отчего-то, но он не сел в лифт, который почему-то стоял на первом этаже с раскрытыми дверями, а пошел по лестнице. Благо Кири была так мала, что ее веса он практически не ощущал. Лишь слышал ее прерывистое дыхание и чувствовал, как бьется маленькое сердечко, словно птичка в клетке, трепетно и неровно.
Поднимаясь, Антон думал только о том, что вот еще несколько шагов — и все закончится. Что еще несколько секунд — и та, что на руках, навсегда растворится для него в столь пугающей ее и столь желанной ему темноте. Что ему осталось потерпеть только эти несколько шагов и секунд…
Он уже видел, как возвращается домой. Как тишина заволакивает его сознание, и все тревожащее исчезает. Как покой и медленное течение времени составляют все его существование. Как скрипит диван и на потолке мерно раскачиваются тени… И призраки…
Призраки, преследующие его, наконец-то испаряются в истине, что он теперь осознал…
Но эти мысли оборвались уже на седьмом…
Не было никаких признаков чего-то подозрительного на этом старом запыленном этаже с зелеными стенами и бетонным полом. С двумя тамбурами, как практически и везде, объединяющими по две квартиры. С трубой, идущей через весь подъезд, сверлящей и дырявящей его насквозь от низа до верха. Ровным счетом ничего такого, чтобы встревожить…
И все же черные глаза сощурились и мышцы напряглись.
Мгновение лишь прошло с того момента, как Антон ступил в последний раз столь беспечно, и вот уже Кири сидит на ступеньках на этаж ниже, чем обозначенный конечный пункт, а Тоша несется в квартиру на восьмой.
Как он и ожидал, двери в ней прикрыты лишь для вида — замок отворен. Тишина как следствие пустоты. Свет погашен, вещи разбросаны, и хаос властвует повсюду. И единственный, кто ждет его здесь, — это кошка, оставленная тут на время, что сидит в комнате на шкафу, будто прячась от кого-то и блестя своими желтыми глазами, как демон не этого мира…
— Проклятье! — срывается с Антонова языка. — Он везде успевает раньше меня!
На пол летит тумбочка, и телефон, что на ней, гремит по полу своим старым пластмассовым телом, отзываясь в ответ на грубость раздражающими гудками.
