Иосиф Михайлович подумал: «Даже то, что окружает смерть, может быть красивым».
Из открытых окон двухэтажного дома слышались ругань, смех, крики, гудение станков, грохот молотков.
«Целая индустрия…»
Иосиф Михайлович поднялся на крыльцо. Ему на глаза попался немного подвыпивший молодой парень в грязном комбинезоне.
– Скажите, молодой человек, – обратился к парню Иосиф Михаилович, – где бы я мог увидеть Альберта Эммануиловича Брандергаса?
– Этот старый черт сегодня сидит вон там, перебрался в комнатку. Но к нему сейчас не зайдете, там у него новые русские заказывают памятник какому-то банкиру.
– Банкиру? – удивился Иосиф Михайлович. Ему казалось, что все сегодняшние банкиры слишком молоды для смерти.
– Наверное, слышали, по телевизору на прошлой неделе еще показывали… Взорвали прямо на Кутузовском. И его, и охранников. Так вот друзья пришли заказывать памятник. А кто же лучше Брандергаса сделает? – парень плюнул себе на ладони, вытер их о комбинезон. – Туда вон идите, – он махнул рукой и пошел покачиваясь по длинному коридору.
А гравер пошел туда, куда указал парень. Подойдя к приоткрытой двустворчатой двери, Домбровский остановился.
– Нет, нет, что вы, – услышал он сипловатый голос Брандергаса. – так дело не пойдет. Я работаю не за деньги. Я уже старый человек, и мне много денег не надо. Я работаю ради искусства. Всего должно быть в меру. Зачем вам такой большой памятник? Да это же целый Давид Микеланджело получится! Вы же не мавзолей, уважаемые, собрались строить, а скромную могилу.
– Нет, скромную, отец, нам не надо, – ответил мужской голос с кавказским акцентом. – Нам надо побогаче, чтобы красиво вышло. Чтобы – заходишь на кладбище и сразу видишь: Гарик Нурикян лежит, а не кто-нибудь. Издалека должно быть видно. Землю мы уже купили, и земли достаточно. Будем делать большой памятник.
– Ну, тогда, уважаемые, вам не ко мне. Там есть Исаак Заирович, идите к нему. Он любит большие памятники, а я люблю скромные, но со вкусом.
– Послушай, старик, – послышался еще один мужской голос, – нам нужен со вкусом, но большой.
– Нет-нет, уважаемые, я сказал свое слово. Ваш заказ мне не подходит.
– Ну что ж, вы странный человек, не хотите заработать денег. Значит, их получат другие.
Дверь распахнулась, и из мастерской Брандергаса вышли трое мужчин в длинных кашемировых пальто с яркими шарфами. Один достал из кармана сотовый телефон, набрал номер и вступил с кем-то в деловые переговоры:
– Да я тебя удушу, козел! Урою на хрен, если котировки упадут! Все скупай, понял?! Понял, урод?..
Когда в двери появился Домбровский, Брандергас, взглянув поверх очков на вошедшего, тут же поднялся и шагнул навстречу.
– О, какие люди! Вот вас мне приятно видеть. А то лезут к старому Брандсргасу со всевозможными глупостями. Памятник им большой понадобился… Не хочу я этим заниматься. А вот с вами, почтенный Иосиф Михайлович, встретиться мне приятно. Я уже все придумал, вам непременно понравится, как я обещал.
– Извините, что задержался, Альберт Эммануилович… Нерасторопен стал в старости…
– Да что вы! Присаживайтесь на это кресло, оно почище. Старый Брандергас сейчас вам все покажет.
Они словно соревновались, кто из них старше.
– Спасибо, я и постоять могу, в трамвае насиделся, возраст, конечно, свое берет, но кое-какие силы еще есть.
– Возраст, возраст, при чем здесь он? Главное, чтобы в сердце молодость осталась.
– Верно! В сердце и руках.
Брандергас вытащил лист бумаги, свернутый в трубку, развернул его на столе, прижав уголки кусочками камня.
– Ну, как? – резчик снял очки с толстыми стеклами и принялся их протирать, ожидая оценки заказчика.
– Чудесная работа! – сказал Иосиф Михайлович.
Большей похвалы от него удостаивался разве что Альбрехт Дюрер.
– Я знал, что понравится. Я знаю, что делаю, и знаю, кому что нужно. Слава Богу, столько памятников и плит прошло через эти руки, – Брандсргас показал огромные мозолистые ладони, – так что уж можете положиться на мой вкус – не подведу. А на камне получится еще лучше. Это же эскиз, прикидка, – принялся объяснять Брандергас.
– Я понимаю.
– А что касается последней цифры, так я сам лично выбью се, когда придет время.
Иосиф Михайлович запустил руку во внутренний карман своего пальто и вытащил конверт с деньгами.
– Вот деньги за работу.
Брандергас немного презрительно взглянул на конверт.
– Работу я еще не сделал.
– Так ведь сделаете?
– Когда сделаю, вот тогда и отдадите деньги. А пока не надо, я их не возьму.
– Как это не возьмете? Зачем же я ехал? – хмыкнул Иосиф Михайлович.
– Ехали вы, чтобы посмотреть эскиз.
– Возьмите, раз уж привез.
– Не думайте, цена не изменится, да и никому другому я вашу плиту продать не смогу.
– Берите…
– Не возьму да и все. Не в моих правилах.
– Но вы же, Альберт Эммануилович, трудились, эскиз сделали, а деньги брать не хотите.
– Вот закончу, будет готова плита, тогда и сочтемся.
Еще и коньячка выпьем с вами.
– Ну что ж, как хотите.
– Вам действительно нравится? – желая еще раз услышать похвалу, спросил резчик по камню.
– Действительно правится. Я даже не ожидал, что мне понравится все – до последнего завитка.
– Вы видели пока еще только проект, а уже говорите, что понравилось. Вот когда я закончу – а это будет через шесть дней…
– Вам понадобится всего шесть дней?
– Да, через шесть, – повторил Брандергас, водружая массивные очки на еще более массивный, скульптурный нос. – А почему шесть, а не семь дней, так это по Библии: шесть дней Бог трудился, а на седьмой надо отдохнуть.
– Ну что ж, прекрасно.
Они обменялись рукопожатиями, довольные друг другом, и, уже идя по коридору, Иосиф Михайлович слышал, как новые русские громко разговаривают с Исааком Заировичем, объясняя ему, какой большой и какой красивый памятник должен стоять на могиле Гарика Нурикяна, трагически погибшего на Кутузовском проспекте в собственном шестисотом «мерседесе».
Возвращался к воротам Иосиф Михайлович Домбровский все той же узкой бетонной тропинкой, вьющейся среди некрополя незаконченных памятников.
Пьяный сторож с сизым носом открыл ему калитку и сварливо поинтересовался:
– Ну что, нашли своего Брандергаса?
