Книга Трагедия армянского народа. История посла Моргентау - Генри Моргентау

Утверждение Талаата, что начальник немецкого штаба Бронссарт задержал поезд, было очень ценной информацией. Я решил глубже разобраться в этом и на следующий день навестил Вангенхайма. Турецкие власти, сказал я, торжественно пообещали, что будут достойно обращаться со своими врагами. И вполне понятно, что я не мог спокойно терпеть вмешательство в это дело со стороны немецкого штаба. Вангенхайм вновь повторил, что немцы считают президента Вильсона миротворцем. Поэтому я привел ему тот аргумент, с помощью которого мне удалось убедить Талаата. События такого рода не помогут его стране, когда настанет Судный день! Сейчас, продолжил я, имеет место быть более чем странная ситуация: когда, с одной стороны, так называемая варварская страна, то есть Турция, пытается цивилизованно вести войну и обращаться со своими врагами-христианами прилично, а с другой стороны, предположительно культурная и христианская страна, как Германия, пытается убедить турок вернуться к варварству.

– Как вы думаете, какое впечатление это произведет на американский народ? – спросил я Вангенхайма.

Вангенхайм выразил желание помочь и предложил мне попытаться убедить Соединенные Штаты вести с Германией свободную торговлю, чтобы его страна могла получить грузы меди, пшеницы и хлопка. Вангенхайм, как я уже говорил, часто возвращался к этому вопросу.

Несмотря на обещание Вангенхайма, немецкое правительство не оказывало мне практически никакой поддержки в моих попытках защитить иностранных граждан от дурного обращения турок. Я понимал, что из-за моего вероисповедания некоторые люди могли подумать, что я не прилагаю все возможные усилия ради защиты христиан и религиозных организаций – госпиталей, школ, мужских и женских монастырей. Также я думал о том, что, получи я поддержку самых могущественных христианских коллег, это усилит мое влияние в Турции. Я долго беседовал по этому вопросу с Паллавичини, который был католиком и являлся также представителем большой католической державы. Паллавичини откровенно сообщил мне, что Вангенхайм не сделает ничего, что могло бы вывести турок из себя. Существовала возможность, что английский и французский флоты войдут в Дарданеллы, захватят Константинополь и передадут его России, и только турецкие силы, по словам Паллавичини, могут предотвратить эту катастрофу. Поэтому немцы считают, что зависят от благосклонности турецкого правительства, и ничего не сделают, что могло взволновать его. Очевидно, Паллавичини хотел, чтобы я поверил, что Вангенхайм и он жаждут помочь мне. И все же едва ли это заявление было искренним, поскольку я всегда знал, что, не вмешайся Германия, Турция вела бы себя прилично. Я понимал, что злом было не турецкое правительство, а фон Бронссарт, начальник немецкого штаба. Тот факт, что некоторые члены турецкого кабинета, представлявшие европейскую и христианскую культуру – люди вроде Бустани и Оскана, – ушли в отставку, протестуя против вступления Турции в войну, делал ситуацию с иностранцами еще более опасной. Также существовал конфликт власти; политика, проводимая в один день, отменялась на следующий, результатом было то, что мы никогда не знали, каково положение вещей. Обещание правительства о том, что с иностранцами никто не будет обращаться плохо, никоим образом не улаживало вопроса, поскольку какой-нибудь мелкий чиновник вроде Бедри-бея мог найти причину для нарушения инструкций.

Поэтому ситуация требовала постоянной настороженности. Мне нужно было не только поручительство таких людей, как Талаат и Энвер, но нужно было лично следить за тем, чтобы эти поручительства были осуществлены.

Однажды в ноябре я проснулся в четыре утра. Мне снился сон, или, возможно, у меня было предчувствие, что не все в порядке с «Сестрами Сиона», французской общиной, которая в течение многих лет содержала школы для девочек в Константинополе. Жена французского посла мадам Бомпар и еще несколько дам из французской колонии постоянно требовали, чтобы мы уделяли внимание этому учреждению. Это была превосходно организованная школа. Ее посещали дочери многих лучших семей всех национальностей, и, когда эти девочки собирались, причем христианки носили серебряные кресты, а нехристианки – серебряные звезды, зрелище было очень красивым и впечатляющим. Естественно, сама мысль о том, что грубые турки могут ворваться в эту идиллию, могла вызвать ярость любого нормального человека. И хотя мы не знали ничего определенного, просто было какое-то неприятное чувство, что что-то идет не так. Миссис Моргентау и я решили отправиться туда немедленно после завтрака. Подойдя к зданию, мы не заметили ничего особенно подозрительного. Все выглядело спокойным, а атмосфера – мирной и святой. Однако, когда мы поднялись по ступенькам, за нами последовало пять турецких полицейских. Они втиснулись следом за нами в вестибюль, к большому неудовольствию сестер, оказавшихся в комнате ожидания. Сам факт, что американский посол пришел с полицией, многократно усилил их тревогу, хотя наше прибытие вместе было чисто случайным.

– Что вы хотите? – спросил я, оборачиваясь к мужчинам.

Поскольку они говорили только по-турецки, естественно, меня не поняли и принялись отталкивать в сторону. Мои знания турецкого языка были крайне ограниченными, но я знал, что слово «элчи» означает «посол». Так что, указав на себя, я сказал:

– Американский элчи.

Мой весьма своеобразный турецкий оказал воистину волшебное действие. В Турции посол – это очень уважаемый человек, и полицейские моментально признали мой авторитет. Тем временем сестры послали за своей патронессой – матерью Эльвирой. Эта дама была одной из самых выдающихся и влиятельных личностей в Константинополе. В то утро, когда она вошла и предстала перед турецкими полицейскими, не выказывая и намека на страх и в то же время внушая благоговейный страх своим спокойствием и достоинством, она показалась мне почти что сверхъестественным существом. Мать Эльвира была дочерью одной из древних аристократических семей Франции. Это была женщина примерно сорока лет, с черными волосами и блестящими черными глазами, которые еще больше выделялись на бледном лице, излучавшем сильный характер и ум. В то утро, глядя на нее, я не мог не думать, что нет в мире такого дипломатического круга, куда она не внесла бы изящества и достоинства. В течение нескольких секунд мать Эльвира овладела ситуацией. Она послала за сестрой, которая знала турецкий язык, и выяснила у полицейских, что им надо. Они объяснили, что действуют по приказу Бедри. Все иностранные школы должны быть закрыты, и правительство намеревалось отобрать принадлежавшие им здания. В этом монастыре было 72 учительницы и сестры, у полиции был приказ закрыть их в двух комнатах, где они должны были содержаться практически как заложники. Более двух сотен девочек, которые обучались в этой школе, следовало выкинуть на улицу и предоставить самим себе. Тот факт, что шел сильный дождь и на улице было холодно, лишь подчеркивал варварство этих действий. Причем все вражеские школы и религиозные институты в Константинополе подверглись в это время одной и той же процедуре. Понятно, что с этой ситуацией я не мог справиться в одиночку, потому я немедленно позвонил моему говорящему по-турецки юридическому советнику. И здесь можно упомянуть о другом случае, который покажется весьма характерным для всех, кто верит во вмешательство Провидения. Когда я прибыл в Константинополь, здесь еще не было телефонной связи, но в последние несколько месяцев английская компания смонтировала систему. Накануне моего приключения с «Сестрами Сиона» мой советник позвонил мне и гордо доложил, что ему установили телефон. Я записал его номер и теперь нашел эту запись в кармане. Без переводчика мне было бы очень трудно, а без номера телефона я не мог срочно вызвать его на место.