Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Третья и последняя моя встреча с Феликсом Эдмундовичем произошла, как это ни странно, опять у лифта первого подъезда здания ОГПУ в один из июньских дней 1926 года. Но теперь мы встретились как старые знакомые. Улыбнувшись, Дзержинский поздоровался со мной за руку. Нажимая на кнопку четвертого этажа, он, шутя, спросил:
– На здоровье вы теперь, как видно, не жалуетесь? – Я действительно чувствовал себя здоровым и выглядел неплохо.
– А я прогрессивно старею, – продолжал Дзержинский.
Лифт остановился, и мы распрощались. Феликс Эдмундович выглядел очень утомленным, несколько располневшим, но его внимательные глаза по-прежнему светились огромным умом и великой человечностью.
В. Р. Менжинский
Рыцарь революции
Менжинский Вячеслав Рудольфович – с 1917 г. нарком финансов РСФСР. С 1919 г. член президиума ВЧК. С 1923 г. заместитель председателя, с 1926 г. председатель ОГПУ.
Организатор ВЧК, в первое бурное время, когда не было ни опыта, ни денег, ни людей, сам ходивший на обыски и аресты, лично изучавший все детали чекистского дела, столь трудного для старого революционера довоенной выделки, сросшийся с ЧК, которая стала его воплощением, Дзержинский был самым строгим критиком своего детища. Равнодушно относясь к воплям буржуазии о коммунистических палачах, чрезвычайно резко отражая нападки недостаточно революционных товарищей на ЧК, Дзержинский чрезвычайно боялся, чтобы в ней не завелась червоточина, чтобы она не стала самодовлеющим органом, чтобы не получилось отрыва от партии, наконец, чтобы ее работники не разложились, пользуясь громадными правами в обстановке гражданской войны. Он постоянно ломал и перестраивал ЧК и опять снова пересматривал людей, структуру, приемы, больше всего боясь, чтобы в ВЧК-ГПУ не завелась волокита, бумага, бездушие и рутина.
Но ЧК, прежде и больше всего орган борьбы с контрреволюцией, не может оставаться неизменной при изменившемся соотношении борющихся классов, и Дзержинский всегда первый шел на перемены как в практике, так и в организации своего детища, применяясь к новой политической обстановке, охотно отказываясь от прав, ставших ненужными или вредными, например, при переходе от военной полосы к мирной и, наоборот, настойчиво требуя их расширения, когда это снова становилось нужным. Для него было важно одно – лишь бы новая форма организации ЧК, ее новые приемы и подходы – скажем, переход от массовых ударов к тонким изысканиям в контрреволюционной среде и наоборот – по-прежнему достигали главной цели: разложения и разгрома контрреволюции.
Говорить о Дзержинском-чекисте – значит писать историю ВЧК-ГПУ как в обстановке гражданской войны, так и в условиях нэпа. Для этого время не пришло. Сам Дзержинский считал и заявлял, что писать о ЧК можно будет только тогда, когда в ней пройдет надобность. Одно можно сказать, что ВЧК-ГПУ создавалась и развивалась с трудом, с болью, со страшной растратой сил работников, – дело было новое, трудное, тяжкое, требовавшее не только железной воли и крепких нервов, но и ясной головы, кристальной честности, гибкости неслыханной и абсолютной, беспрекословной преданности и законопослушности партии. «ЧК должна быть органом Центрального Комитета, иначе она вредна, тогда она выродится в охранку или орган контрреволюции», – постоянно говорил Дзержинский.
При всем безграничном энтузиазме работников ЧК, большей частью рабочих, их отваге, преданности, способности жить и работать в нечеловеческих условиях – не дни и месяцы, а целые годы подряд – никогда не удалось бы построить той ВЧК-ОГПУ, которую знает история первой пролетарской революции, если бы Дзержинский, при всех его качествах организатора-коммуниста, не был великим партийцем, законопослушным и скромным, для которого партийная директива была всем, и если бы он не сумел так слить дело ЧК с делом самого рабочего класса, что рабочая масса постоянно все эти годы – и в дни побед, и в дни тревог – воспринимала чекистское дело как свое собственное, а ЧК принимала нутром как свой орган, орган пролетариата, диктатуры рабочего класса. Безоговорочно принимая партийное руководство, Дзержинский сумел в чекистской работе опереться на рабочий класс, и контрреволюция, несмотря на технику, старые связи, деньги и помощь иностранных государств, оказалась разбитой наголову. И как бы она ни пыталась поднять голову на деньги англичан или других заграничных давальцев, она будет снова побеждена, пока в ЧК-ГПУ живы заветы Дзержинского, сделавшие ее вооруженной частью партии.
Но Дзержинскому, с его кипучей энергией, всегда было мало чекистской работы. Он знал, конечно, что, борясь с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, ЧК является могучим рычагом в деле строительства социализма, но ему, как коммунисту, хотелось принимать и непосредственное участие в строительной работе, самому носить кирпичи для здания будущего коммунистического строя. Отсюда его постоянные порывы к хозяйственной работе, его переход в НКПС, а затем в ВСНХ. Пусть об этой работе скажут те, кто видел ее вблизи – его ближайшие сотрудники и помощники. Мы, чекисты, можем сказать только одно: мало того, что он всю ЧК-ГПУ поставил на службу хозяйственному строительству, он и на новом поприще работал по мере возможности чекистскими методами, то есть в постоянной, неразрывной связи с партией и массами, достигая при этом колоссальных успехов. Сейчас слишком бурное время, чтобы предаваться истпартовским воспоминаниям, особенно по поводу Дзержинского, который не очень-то их жаловал. Да и сам Дзержинский – слишком живая фигура, чтобы покрывать его нервные волевые черты все обезличивающей пылью некрологов, и нам, людям, близко знавшим Дзержинского, долгими годами работавшим под его руководством, особенно трудно писать о нем. Массы знали и любили его как руководителя борьбы с контрреволюцией, как борца за восстановление хозяйства, как стойкого партийца, умершего в борьбе за единство партии. Казалось бы, и довольно. Зачем говорить о нем как о человеке? Дзержинский-человек и Дзержинский-деятель так не похож на тот казенный образ, который уже начал слагаться и заслонять живого человека, что секрет его влияния на всех, кто с ним встречался, и особенно на тех, кого он вел за собой, начинает становиться непонятной тайной. Поэтому в интересах молодежи, которая не имела счастья лично его знать, я попробую дать представление о некоторых его чертах.
Дзержинский был очень сложной натурой при всей своей прямоте, стремительности и, когда нужно, беспощадности…
Для того чтобы работать в ЧК, вовсе не надо быть художественной натурой, любить искусство и природу. Но если бы у Дзержинского всего этого не было, то Дзержинский, при всем его подпольном стаже, никогда бы не достиг тех вершин чекистского искусства по разложению противника, которые делали его головой выше всех его сотрудников.
Дзержинский никогда не был прямолинеен и беспощаден, а тем более расслабленно-человечен. По натуре это был очень милый, привлекательный человек с очень нежной, гордой и целомудренной душой. Но он никогда но позволял своим личным качествам брать верх над собой при решении того или другого дела. Наказание как таковое он отметал принципиально, как буржуазный подход. На меры репрессии он смотрел только как на средство борьбы, причем все определялось данной политической обстановкой и перспективой дальнейшего развития революции… Дзержинский всегда строго следил, чтобы указания, даваемые им, не были выдуманы самостоятельно, на основании данных ЧК, а строго сообразовывались со взглядами партии на текущий момент…
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
