Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
До 1948 года Эйнхот была арабской деревней, затем ее отдали художникам. Камни, из которых здесь сложены дома, имеют многовековую историю: ими пользовались для строения домов еще греки, позднее римляне, крестоносцы и арабы, а сейчас – художники. В 2006 году для фильма «Атланты держат небо» мы записали с Евгением интервью и немного поговорили о традициях израильской живописи. Вот что он рассказал: «Вопрос, который интересует очень многих – «Что такое израильское искусство?» Это искусство, которое создано в Израиле или израильтянами. Потому что в Израиле нет израильской школы. Здесь существуют американская, французская, русская, немецкая школы. Каждый приезжает в Израиль со своей методикой, начинает преподавать в нашей Академии в Бецалеле, тоже в продолжение той или иной школы. Там, кстати, сейчас много ребят из питерской Мухинской Академии. Они продолжают их учить так, как положено. Были в сороковых годах, даже немножко раньше, попытки организовать израильскую школу, то есть направление на основе археологического примитивизма. Это осталось как ветка. Потом ушло. И сейчас опять продолжается. Пожалуй, только Моше Костель может быть назван по-настоящему израильским художником. Человек собирал в пустыне Негев естественные земляные краски (там полно разных цветов-красителей), делал из них картины. Во дворце президента главная стена в зале приемов сделана им. Его отливки напоминают фигуры из древнейших фресок, скажем, трехтысячелетней давности. Моше Костель, на мой взгляд, единственный израильский художник с израильской школой.
Недавно мне прислали книжку из Лос-Анджелесского музея, которая называется «Еврейское искусство». Там рассматривается еврейское искусство за последние три с половиной тысячи лет: от первого храма и до наших дней. В двадцатом веке всего сорок художников, среди них – Шагал, Модильяни, Сутин, Баскин. Крупные художники. Посмотрел на соседей своих по книге, среди израильских художников. Сейчас самые молодые продолжают среднеевропейскую школу живописи, школу протеста – против войны, против милитаризма, против глобализации. Но эстетики – у них мало».
Это был мой последний разговор с замечательным художником Евгением Абезгаузом. Примерно через год его не стало. С грустью я смотрю на висящую в моем московском доме акварель, подаренную им мне в далеком 1995 году с надписью: «Саше Городницкому от Жени с любовью». На акварели – юноша и девушка еврейской внешности, одетые по-европейски, держат в руках саксофоны, и над ними летают большие мыльные пузыри. А на заднем плане – русская церквушка на фоне остывающего вечернего неба и стаи воронья, кружащиеся над безлиственными по-осеннему деревьями.
Творческая судьба художников в Израиле складывается по-разному. Так, один из моих давних приятелей по Питеру, замечательный художник, неоднократно подвергавшийся непризнанию и гонениям в 70-е годы в СССР, приехав в Израиль, долгое время не мог начать зарабатывать на жизнь и выставлять свои работы. Семью, однако, надо было кормить. Тогда он решился на отчаянный шаг. Кто-то из приятелей сказал ему, что в биологическом институте в Тель-Авиве принимают мужскую сперму и платят за порцию по пятьдесят долларов. Наш герой тут же поехал в институт и занял очередь. Но поскольку ждать пришлось долго, он решил пока зайти к своему приятелю, жившему напротив. Услышав его историю, приятель налил ему полстакана водки и заставил выпить. Потом достал из кармана пятьдесят долларов и положил на стол. «Бери, – сказал он, – и уходи отсюда. Чтобы я тебя в этой очереди больше не видел». «Ну, зачем же? – заартачился художник. – Я хочу честно заработать свои деньги». – «Близко не подходи туда, – ты же после этого станешь импотентом». – «Почему?» – «Каждый раз будешь думать: «Опять пропадают пятьдесят долларов!»»
Через некоторое время дела у художника пошли в гору. Его начали выставлять. Однажды он вернулся в праздничном настроении с какого-то вернисажа, где хвалили его картины, и радостно заявил своей русской жене: «Вот, Вера, кто я был в России? А здесь я вхожу в первую пятерку художников Израиля». На что жена скептически ответила: «Ты бы еще в Люксембург переехал».
Сложнее обстоит дело с русской литературой и русскоязычным театром. В Израиле живет немало русских поэтов и прозаиков – Дина Рубина, Елена Аксельрод, Игорь Губерман, Михаил Генделев, Рина Левинзон, Вадим Хапупович, Ася Векслер, Борис Камянов, Александр Бараш и многие другие. Кроме того, в Израиле существует первоклассная литература на иврите. А вот вся русскоязычная пресса, включая и литературные журналы, за редким исключением (журнал «22», например), как правило, второго сорта. Тем не менее в Израиле существует союз русскоязычных писателей, членство в котором дает автору право на издание одной книжки бесплатно.
Почему же возникают проблемы в этой стране с русской литературой? Возможно, дело, в частности, в том, что русскоязычная читательская аудитория здесь не слишком велика и со временем уменьшается, поскольку во всех семьях эмигрантов дети активно изучают иврит и быстро отвыкают от русского языка. Да и взрослые стараются как можно быстрее интегрироваться в новую среду обитания, где русский язык чаще всего только мешает.
Хотелось бы отдельно остановиться на талантливом поэте и барде Александре Алоне, прожившем недолгую, но героическую жизнь. Он родился в Москве в 1953 году, поступил после школы в институт, но уже в восемнадцать лет уехал в Израиль, сменив свою фамилию Дубовской на Алон (Алон на иврите – дуб). Здесь он окончил морское училище, стал офицером, до 76-го года служил на флоте, воевал. Защищая свою страну, получил боевые награды. Он был настоящим романтиком. Может быть, именно поэтому мне так близки его стихи и песни. За свою короткую жизнь он объехал почти весь земной шар, побывал в Бирме, Корее, Японии, Австралии, Непале, Индии, Европе, Мексике, Латинской Америке. Он был моряком и воином, но прежде всего он был поэтом. Едким пороховым дымом и копотью солярки пахнет его «Песня о танкистах», написанная на поле боя:
Мы на той высоте, мы на том рубеже, на которыйДня и ночи границу продвинули в беге своем.Танки, те, что дошли, в темноте заглушают моторы,Ну а те, что горят, освещают за нами подъем.Мы не все поднялись. Это значит – расскажет не каждый,Каково на войне атакующей первой волне.Эту кручу в огне штурмовали мы с вечера дважды.И хватили вполне, и за все заплатили вдвойне.
Александр Алон погиб не на войне. Он погиб в 1985 году в гостях, в столь, казалось бы, благополучной Америке, в Нью-Йорке, защищая дом, в котором он жил, от ворвавшихся туда ночью вооруженных грабителей. Вот что написал об этом Игорь Губерман в предисловии к книге стихов и песен Александра Алона «Голос»: «В таких случаях американцы поступают разумно и покорно ложатся на пол, отдавая дом в распоряжение насильников. Саша Алон вести себя разумно (то есть покорно) не захотел или счел недостойным (не случайно есть у него стихи об этом – поэты часто предвидят свою судьбу). И был убит. Смерть нелепая и бессмысленная для любого случайного человека. Смерть естественная и полная смысла – для русского поэта и солдата армии Израиля».
Что же касается отношения к русскоязычной культуре, то, несмотря на декларирование демократии и большое число русскоязычных изданий, в целом оно довольно сдержанное. Более того, ревнители «истинно еврейского духа», весьма напоминающие наших ревнителей «русского духа» типа Проханова, Куняева и Владимира Бондаренко, время от времени выступают в печати с заявлениями, что «русскоязычное вторжение представляет собой угрозу многовековой еврейской культуре». Читаешь такое, и кажется, что у тебя в руках очередной номер газеты «Завтра» или «Русский порядок», только в типографии слово «русский» заменяется на «еврейский» или наоборот. Дело доходило до того, что в 1991 году мэр Тель-Авива запретил выступления переехавшего туда Евгения Клячкина как «не соответствующие еврейскому духу». Тлетворным духом противопоставления еврейской и русской культур отдавало и от многих статей профессора Агурского, публиковавшихся в начале 90-х. Ну как тут не вспомнить невеселые строчки все того же Игоря Губермана:
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
