— Я куплю. Шикарную красную кофту.
— Где?
— В «Березке». На чеки.
— Зачем? — рассмеялась я над прихотью любимого.
— Не знаю, — пожал тот плечами. — Разве тебе не хочется?
— Хочется… тебя.
— Как оно? — щурясь на солнце, спросил Саша.
— Что оно?
— Жизнь, — улыбнулся.
— Замечательно, Сашенька. — Я чмокнула его в щеку.
— Не надо, — дернулся он и достал сигареты.
— Ты что? — Меня озадачил его хмурый вид.
— А сама не знаешь? — Он затянулся, прислонившись к брони. — Ты была когда-нибудь в Сатке?
— Нет.
— Приедешь, если приглашу?
— Не знаю, — призналась честно.
— Ладно… А сама куда поедешь после того, как все закончится?
Я нахмурилась и, встав рядом, посмотрела на новоприбывших, которых Головянкин распределял по взводам.
— Что молчишь?
— Саш, что тебе надо? Сам знаешь, ехать мне некуда, в Курган не хочу, больно. А если намекаешь на то, что Павлик бросит меня…
— Нет, Шлыков скорее гранату в штаб бросит, чем тебя.
— Ну, ты сказал, — хмыкнула я, скрывая радость.
— Я больше скажу. Головянкина видишь? Не знаешь, чего он вторую неделю лютует?
— Намекаешь, что наша бригада — большая деревня?
— Маленькое село. Будь осторожна, Леся, замкомбрига мужик гнилой.
— Что вы меня пугаете? Чем?
— Старлей мужик умный, правильный. Думаешь, он зря тебя приемам рукопашного боя обучает?
— И это знаешь?!
— Я все знаю, сестренка. Даже то, что Шлыков свихнулся на тебе, кофту красную заказал, кучу чеков собрал, чтоб оплатить доставку товара. А еще знаю, что Головянкин зуб на него точит активно. И хочет сплавить на заставу. Слюной брызжет, рапорты на него катая.
Кажется, я побледнела:
— Перестань, пожалуйста. Специально пугаешь?
— А ты еще не пуганая? Эх, Леська, все мне в тебе понятно, кроме одного: откуда в тебе столько наивности? Жизнь цинична, понимаешь, сестренка? Планируешь одно, а она такой фортель выкидывает, что-либо под дых, либо сразу в аут, что одно… одинаково. Запасные аэродромы надо иметь, чтоб точно сесть, а не упасть.
— А этот запасной аэродром ты?
— Чем плох? — наконец посмотрел мне прямо в глаза Чендряков.
— Всем хорош, Саша, да люблю я не тебя, — призналась. — В моем случае нет и не может быть запасных вариантов. Либо Павлик, либо никого, потому что и меня не будет.
— Чешешь? Это ты сейчас говоришь, а случись…
— Это ты говоришь, что понял, а, выходит, ни черта ты, Саша, не понял. По своей невесте чужих невест не меряй. И не смей хоронить Павлика. Он жив и будет жить, понял?! — разозлилась я. — А еще раз услышу — в зубы дам, понял?
— Ты? — удивился искренне.
— Я. И только на себя обижайся потом.
— Ну-ну. Как же таких делают?
— С любовью!
— Расскажешь?
— Нет, ты точно сегодня по лицу схлопотать хочешь…
— Я в смысле про любовь, пошлячка, — криво усмехнулся он. — Каждый думает в меру своей испорченности.
— Ты сегодня не в духе, — заключила я.
— «Духи», они и есть «духи», увидел — убей.
— Ну тебя… — махнула я рукой и потопала в штаб.
Наших отправили на боевое. Мы проводили их украдкой и словно ушли в анабиоз в ожидании. Вика сутки вздыхала, а потом заявила мне:
— Я точно знаю, с Мишей все будет хорошо. У меня… кажется, будет ребенок. Значит, Миша будет отцом, а отцов нельзя убивать, неправильно это.
— Убивать вообще неправильно.
— Да знаю я, — отмахнулась Вика. — Не мешай мне верить в то, что говорю. Мне волноваться нельзя.
— Мне, может, тоже.
— Может?..
— Не знаю еще точно.
Подруга испытывающе посмотрела на меня:
— Что делать будешь?
— То же, что и ты. Ждать. Потом рожать и воспитывать.
— Пашке сказала?
— Да рано. Непонятно еще.
— Вернулись бы…
Они вернулись. Михаил, Павел и все остальные.
Я, не стесняясь, бросилась на шею Шлыкову:
— Я знала, что ты вернешься.
— К тебе и с того света вернусь, — заверил он.
— Леся, я сегодня письмо домой отправил.
— Подвиг, — улыбнулась, искоса поглядывая на любимого. Хорошо, что у него широкая грудь: хоть так ляг, хоть эдак — все равно лицо Павлика увидеть легко.
— Я о тебе им написал, женой назвал.
— «Им»?..
— Маме и сестренке.
— Думаешь, порадуются?
— Уверен. И ждать тебя будут.
— Мне еще до конца срока…
— Расторгни контракт.
— Зачем? Не-ет…
— Олеся, здесь война, сама видишь, что творится.
— Вижу и одного тебя не оставлю. И потом, неустойку платить — разориться можно, — схитрила я.
— Моих чеков мало?
— Конечно, — врать так врать. — У меня большие запросы.
— Скажи, что надо, я достану.
Я начала загибать пальцы, изображая работу мысли:
— Кроссовки, джинсы, орден или медаль, золото очень люблю…
Он схватил меня и перевернул на спину, нависнув надо мной:
— Врушка.
— Откуда знаешь? — улыбнулась лукаво.
— Я все о тебе знаю.
— О, знакомые слова. Говоришь людям правду, а они не верят, еще и обзываются… Вот наглость!
— Тогда где тот золотой браслетик, что я тебе подарил?
— В сумке, чтоб не потерялся.
— Ага? А сумка — Галкино запястье?
— Чего вдруг? — попыталась отвернуться, а заодно отодвинуться.
— А то, — остановил меня Павел, прижимая крепче. — Представь, как я обрадовался, увидев мой тебе подарок у Галки. Зашел в дукан и… Зачем тебе распашонки?
— Не мне, Вике, — пришлось признаться.
— Угу?
— Не веришь? — почти оскорбилась я.
— А можно?
— Пашенька, ну не обижайся, пожалуйста. Галка ведь через три дня ту-ту, а кто на ее место приедет? Вдруг мымра какая-нибудь? Вот я и подсуетилась. Вике пригодится…
