– Так и есть, – ухмыльнулась она.
– И что же?
– Узна́ю степень твоей искренности.
– И как?
– Об этом скажу в конце часа. – Она глянула на большие часы. – Через сорок семь минут.
Официант возник из ниоткуда и, дремля на ходу, выгрузил на столик кофе и его запах.
Он был стар, ему было трудно вставать так рано. Он мог бы не работать, общество к тому времени было способно обеспечить вечный отдых даже молодежи. Но ему было скучно, его спутница жизни давно умерла.
Я опять задумался об одиночестве.
Наши чашки были самыми большими в этом кафе, поскольку заказ был сделан одновременно, возможность ложного копирования исключалась. Энергетические глотки́ застремились вниз по телу, две пары глаз внимательно рыскали в пределах друг друга, обжигаясь при пересечении.
– Он тоже красивый? – Странно, но я чувствовал, что ее общество становится мне все дороже. А время на ее руке летело все быстрее.
– Нет, – задумалась она на секунду. – Да.
– Тогда почему?
– Я с ним давно. – Она пожала плечами. – Привыкла.
– Но это же ад, – ужаснулся я. – Привычка.
– Привычка, ад, жизнь, время в моем мировоззрении очень похожи по смыслу. – Восемь утра, два больших кофе с молоком, два половозрелых человека и почти десятиминутное отсутствие скуки.
– Ты забыла скуку, – сказал я.
– В моей жизни скука и время – синонимы. – С каждым глотком глаза ее становились все больше. Я постепенно переставал видеть что-либо, кроме них.
– Во сколько он просыпается?
– К обеду.
– И чем ты занимаешься все это время?
– Скучаю… пью кофе… иногда читаю… иногда курю…
– Иногда?
– Курить постоянно – скучно. Еще одна привычка.
– И сколько лет это длится?
– Пять, семь, десять… Не помню.
– Ты слишком молода, – не поверил я.
– Все слишком одинаково.
– Жуть!
– С чего ты взял, что с тобой будет лучше? – Еще один острый клинок в мой пульсирующий мозг. Наверное, я его заслужил.
– Если не будет, буду спать до обеда…
– А не боишься что-нибудь проспать?
– Тогда ты имеешь право уйти от меня.
– Почему?
– Скучно, – сказал я паузу спустя.
– Хм… – Она озадачилась и даже на миг забыла про кофе.
Пальцевая комбинация, с помощью которой она справлялась с управлением чашкой, была гипнотически идеальна, гармонически эффектна.
– Я тебя совсем не знаю, – прищурился человеческий абсолют. – Я в тебе не уверена, ты можешь быть каким угодно.
– В первую очередь я – человек разумный. – Я пил кофе очень быстро, и спящий официант уже маячил неподалеку, пока мой разум обгонял речь. – Я сторонюсь заманчивых, но чреватых по сути вещей. Убеждаю себя, что не азартен, хотя не был в казино и ни разу не играл на деньги. Но я и не был там потому, что убеждаю себя в этом. Так же для меня не существует женщин-друзей, во всяком случае, в том смысле женщин… или в том смысле друзей. Развиваю в себе отвращение к ним, нормальное отвращение, которое испытывает человек с нормальной сексуальностью к своему полу. Я стеснителен, по этой причине мог бы остаться одиноким до глубоких лет, но твое воздействие на меня было так сильно, что я смог бы пройти мимо лишь с альтернативой самоубийства. Я не смог бы тебя забыть… – Новая чашка. – Я уверен, что достаточно романтичен; не бедственно, а достаточно – следует понимать в двух смыслах этого словооборота.
– Ты склонен к суициду, – то ли утвердительно, то ли отрицательно произнесла она. – Как в принципе любой человек разумный… даже только потому, что он пьет кофе…
– Я использовал эту тему как пример. – Мне понравилась ее мысль.
– Как мой эмоциональный эквивалент. – Ей в голову приходили замечательные мысли.
И это была замечательная голова.
И мне уже тогда и до конца был дорог этот мозг.
Мне был необходим этот разум, как таблетка от скуки.
От привычки.
От времени.
От ада.
От одиночества.
Короче, от синонимов.
Я понял это очень быстро, поэтому так вероломно разрушал чужую жизнь. Стараясь не думать о мирно спящем где-то неподалеку мне подобном.
Инстинкт самосохранения.
Чтобы выжить, таблетку часто приходится отнимать.
– Ты веришь в Бога? – неожиданно спросила она.
– Да.
– Многие не верят.
– А ты?
– Верю.
– И я.
– Почему?
– Если есть бес, значит, есть Бог.
– Почему есть бес? – Она постоянно фиксировала изменения моих глаз. Она умела определять по этим данным эмоциональную сторону моей правды. И отличала ее от чего бы то ни было.
– Он постоянно уговаривает меня сделать что-либо. Даже выпить лишнюю чашку кофе.
– Думаешь, это бес?
– А кто?
– Наверное, ты прав. – Новая чашка в красивые пальцы. – Время сигареты?
– Только когда мне скучно.
– Хороший индикатор, – оценила она, – отношений между людьми.
– У меня есть приятель, – сказал я. – Его спутница представляет собой набор плат и механизмов, он говорит, что его собственная личность настолько сложна и многогранна, что с глупой женщиной он жить не сможет, а аналогичная ему так же немыслима, потому что он едва выдерживает собственные заскоки.
– Робот? – широко распахнулись глаза девушки.
– Самообучающаяся программа, – подтвердил я. – Он считает, что так проще. Робот не может быть тупым, потому что он робот, кроме того, он эмоционально сбалансирован, он понимает только позитивные эмоции. При этом ты сам выбираешь себе внешность, так сказать, вызываешь к жизни свой идеал, определяешь базу представлений: самостоятельно шпигуешь его нужными и ненужными словарями. Он делает все, чего ты хочешь, не прекословит, он безумно красив, энциклопедически умен, с ним можно говорить серьезно, можно шутить. Он знает и про любовь, и про смех, и про все что угодно, единственное, чего он не знает, – кто он есть.
– Ты тоже считаешь, что так проще?
– Я – нет. Хотя, когда он познакомил меня с ней… в общем, я не заметил разницы. Если бы он не сказал мне сам, я считал бы его просто везунчиком. Я думал об этом много… – Моя рука с чашкой непроизвольно дернулась; почему-то мне показалось, что все, и в первую очередь она, заметили признак волнения. – Но потом пришел к выводу, что мне нужен человек. Обладание человеком, личностью – вот в чем соль. Никакой искусственный интеллект не заменит индивидуально-определенную личность. Обладающая всеми эмоциями, способная на безумство, неупорядоченная, амбициозная, способная, в конце концов, и любить, и предать…
