– Вы злоупотребляете анализом, Колин. А она всего лишь хочет, чтобы было как можно лучше и для церкви, и для ее новой дочери.
– Ее племянницы, – с кислой ухмылкой поправил его священник. – Ее дорогой надолго потерянной племянницы.
Дряблые щеки диакона Джонсона совсем обвисли.
– Вы неважно выглядите, Колин.
– Так и есть. – Выбившийся из сил и истощенный, отец Макинтайр встал, чтобы уйти. – Просто я неважно себя чувствую.
– Колин, – повысил голос диакон, – сядьте. Это еще не все.
Отец Макинтайр устало прислонился к двери, но затем развернулся и снова опустился на стул.
– Ну разумеется! Это еще не все, – с иронией бросил он.
Лицо диакона смягчилось, и щеки его, казалось, опустились еще ниже к подбородку.
– Вы знаете отца Бреннана? – спросил он.
– Нет. А что, должен?
– Это служитель римской католической церкви, один из пасторов монастыря Святой Розы. Он хороший человек и очень много делает для этих бедняг иммигрантов.
Отец Макинтайр рассеянно ждал, не понимая, к чему клонит диакон.
– К нему пришла супружеская пара, – продолжал Джонсон. – Они только что приехали из Ирландии. Они знают ваше имя. – Наступила короткая пауза. – Они сказали, что писали вам, но ответа так и не получили… Это насчет Джеймса.
Тело отца Макинтайра вдруг стало хрупким, как стекло: сейчас он мог бы рассыпаться от малейшего прикосновения.
Диакон осторожно продолжил:
– Их фамилия О’Рейли. А девичья фамилия супруги – О’Коннел. Как у Джеймса. – Диакон сложил руки перед собой и пошевелил большими пальцами. – Я знаю, как вы относитесь к этому мальчику.
Все вокруг него рушилось. Сердце разрывалось на куски. Отец Макинтайр не мог произнести ни звука: рот его открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы.
– Это его семья, Колин. – Каждая морщинка на лице диакона источала жалость. – И его место с ними.
– Вы не понимаете. – Голос отца Макинтайра надломился. – Джеймс не такой, как другие. Он добрый. Он умный. Он… – Глаза его бегали по сторонам, словно в поисках подходящего слова. – Он лучший. – Отец Макинтайр мысленно умолял, чтобы старый друг понял его. – Из Джеймса может получиться доктор, адвокат. Его ждет другая судьба, Роберт. Прошу вас. Он достоин лучшего, он лучше этих людей.
– Они кровные родственники. – Диакон вытянул руку вперед, как на проповеди. – Колин, вы отдали этим детям все, ничего не оставив для себя. Но вы всего лишь человек. Вы понимаете меня? Всего лишь человек. И вы не можете изменить то, что находится за пределами ваших возможностей.
Отец Макинтайр часто заморгал. Глаза его были сухими. Все кончено. Решение было уже принято.
Диакон Джонсон медленно поднялся из-за стола.
– Я сам отвезу Джеймса, если вам так будет легче. В настоящее время они обустраиваются неподалеку от Саутерн-Кросса. Меня пригласили отпевать покойника в те края, так что это по пути. Мы уедем через два дня.
Отец Макинтайр уронил голову на руки, позволив окружающему миру погрузиться во тьму. Он слышал шаги диакона Джонсона и почувствовал, как тот осторожно похлопал его по плечу. Потом скрипнула дверь.
– Может быть, вы хотите, чтобы мальчику сказал я? – спросил диакон перед уходом.
– Нет. – Голос отца Макинтайра был пустым и мертвым. – Я сам скажу ему.
Глава 23
Джеймс, присев рядом с выложенными в ряд седлами, натирал их ланолином. От пропитанной маслом тряпки руки его стали мягкими, как у младенца. Внимание его привлек звук чьих-то шагов по дорожке, и он нахмурился. На фоне синего неба вырисовывалась высокая и темная фигура отца Макинтайра. Это был незнакомый ему человек. Священник, который раньше смеялся, подставляя лицо морскому бризу, куда-то исчез. Джеймс начал еще быстрее возить тряпкой по седлу.
Отец Макинтайр нагнулся, рассматривая его работу.
– Разве это должен делать не Хью?
Джеймс остановился и закусил щеку, еще сильнее нахмурившись. Хью был усыновлен три месяца тому назад.
– Да я не против, – холодно ответил он.
Отец Макинтайр коснулся его плеча:
– Мне необходимо поговорить с тобой, сынок.
Сынок… Он не его сынок. Ему захотелось ударить по этой руке.
– Да, отче.
Отец Макинтайр сел на землю, подтянув колени к груди. Лицо его было серым и вытянувшимся – он напоминал ягненка, промокшего под дождем.
– Я хочу, чтобы ты знал, – начал он, – что я всегда пытался принимать в отношении тебя и остальных детей правильные решения. – Губы у него были бледно-розовыми, почти белыми, а взгляд устремился куда-то вдаль. – Особенно в отношении тебя, Джеймс. – Священник замолчал и, вытянув шею, часто заморгал, глядя на траву и небо. – Я солгал тебе насчет письма.
Джеймс не сразу понял. Письма? Того самого письма. Он наконец сообразил, о чем речь.
– У тебя есть тетя, – вздохнул отец Макинтайр. – Сестра твоего отца.
На лбу и шее Джеймса крупными каплями выступил пот. Он был слишком потрясен, чтобы разозлиться, слишком шокирован, чтобы чувствовать что-то, кроме гулкого биения сердца.
– Они приехали сюда, чтобы забрать тебя.
– В Ирландию? – вырвалось у него.
– Нет. Ради тебя они переехали жить в Австралию.
Кожа на висках у Джеймса запульсировала. Надежда и чувство облегчения распирали грудь. Все окна отворились, все двери были широко распахнуты, потянуло ветром перемен, и в голове его билась только одна мысль: я еду домой!
– Джеймс! – окликнул его отец Макинтайр. – Есть вещи, о которых ты должен знать. – Он старался не обращать внимания на надежду, которой загорелся мальчик, и взывал к той части его рассудка, которая могла мыслить здраво. – Они люди бедные, – сказал он и шепотом добавил: – Это может быть тяжелая жизнь, Джеймс.
Но Джеймс не думал о деньгах. Не боялся работы. И не понимал этих интонаций в голосе отца Макинтайра.
– Ты не должен уезжать, Джеймс, – умоляющим тоном продолжил священник.
– Я хочу уехать, – решительно заявил мальчик. – Я хочу уехать домой!
Отец Макинтайр опустил голову:
– Вы едете завтра.
В этот момент словно невидимая рука схватила Джеймса за горло, его сердце застучало учащенно, не оставив и следа былой легкости. Машинально он схватился за стебель желтого цветка, золотой розги, и потянул на себя. Пальцы пыльцой окрасились в желтый цвет. Желтый. Золотой. Солнце. Свет. Желудок его был готов вывернуться наизнанку. Лео…
Глава 24
Джеймс уезжает! Леонора сразу поняла это по его широко открытым глазам, по выразительным бровям, вечно выдававшим его мысли. Она поняла это и по лицу отца Макинтайра, по залегшим на нем глубоким теням. Священник трепетал, как пламя свечи на сквозняке, и она не могла без содрогания смотреть на его страдания – он чуть ли не корчился от боли, как слизняк, посыпанный солью.
