— Опять «законы»! — пожимая плечами, вновь рассмеялась маска. — Но раз здесь действительно все равны, то я желаю воспользоваться этим правом равенства, и раз вы, ваше величество, нарушили маскарадные узаконения и сами подошли к маске, которая вас не выбирала, то и я имею право нарушить их и, отвергнув фамильярное и совершенно недопустимое, по-моему, местоимение «ты», говорить с вами так, как я говорила бы с вами без маски.
— Вы непременно хотите этого, княгиня? — спросил государь, нагибаясь к своей собеседнице и стараясь заглянуть ей в глаза.
— Непременно, ваше величество!..
— Повинуюсь!.. Тем более охотно повинуюсь, что с открытыми картами играть и вернее, и удобнее.
Княгиня Софья Карловна Несвицкая — это была она — промолчала.
В эту минуту они подошли к ступенькам павильона, и государь, усадив свою собеседницу на одной из них, сам поместился ступенькой ниже, что давало ему возможность видеть свою собеседницу всю и явственно и отчетливо следить за каждым ее жестом.
— Вы получили мое письмо, княгиня? — спросил он после минутного молчания.
— Письмо я получила, но не знала, что оно написано вами, ваше величество.
— Оно и в действительности написано было не мной лично, а только по моему повелению. А вам оно было неприятно?
— Нет, оно просто удивило меня!.. Я положительно не выезжаю, почти ни с кем не знакома, и мне было непонятно, кому и на что может быть нужно мое присутствие на этом маскараде.
— Теперь вы знаете и видите, что оно было нужно мне, княгиня!
— На что, ваше величество?..
— На то, чтобы еще раз сказать вам, что ни одна из посторонних мне женщин не производила на меня такого глубокого впечатления, какое произвели вы.
— Почтительно сожалею о том, что не могу ответить вам, ваше величество, тем же! — смело ответила молодая женщина голосом, в котором звучали досада и оскорбление.
Государь поднял голову и произнес:
— Я не люблю, чтобы меня оскорбляли, княгиня!
— Я тоже не люблю этого, ваше величество!..
— Выражение искренней и непритворной любви — не оскорбление!..
— Да, но тогда только, когда оно высказывается законной жене или…
— Или?..
— Или любящей женщине, ваше величество. А я русской короны не ношу и никогда пылкой любви к вам, ваше величество, ни перед кем не исповедывала!
Голос молодой женщины при этих словах прозвучал так бойко и смело, в нем послышалось столько мощной силы, что император Николай Павлович почти вздрогнул.
— Вы так горячо любите своего мужа, княгиня? — спросил он, стараясь придать спокойную интонацию голосу.
— Нет, своего мужа я совершенно разлюбила, да и не могу сказать, чтобы когда-нибудь серьезно любила его! — прямо и откровенно отрезала Софья Карловна…
— Но… то, что предшествовало вашему замужеству…
— То, что предшествовало моему замужеству, ваше величество, касается лично меня, и только одной меня! Я поступила дурно, но виновата я только перед собой и несчастьем целой жизни осуждена искупать свою горькую ошибку.
— Вы напрасно так горячо приняли мои слова!.. Я не упрекнуть вас хотел… Но неужели, — переменил тему государь, — вы думаете, что вам, молодой, красивой, окруженной поклонением толпы, удастся всю жизнь прожить без любви и увлечения?
— Этого я не знаю, — задумчиво ответила Несвицкая. — Но я знаю только то, что если я когда-нибудь полюблю, то смело и прямо скажу об этом своему мужу и прямо, открыто и навсегда оставлю его дом!
— Это будет более смело, нежели благоразумно, княгиня! Ваш муж, наверное, не согласится на это!
— Да я и не спрошу его согласия!.. Я уведомлю его о своем решении и исполню это решение прямо и открыто.
— Но это будет противно всем законам.
— Я уже имела случай сказать вам, ваше величество, что я — плохой законовед!
— Но… если вы допускаете возможность увлечения…
— Кто же гарантирован от него, государь?
— Где же вы будете искать предмет этого увлечения?
— Я не буду искать его, государь; напротив, я стану всеми силами избегать его; но, раз оно охватит меня всю и поработит меня, я покорюсь ему, как неизбежной и мощной силе, и даже бороться против него не стану!..
— И… сдадитесь перед этим увлечением без борьбы и без раскаяния?
— Я ни перед чем не останавливаюсь, ваше величество. Я доказала это тем прошлым, которым вы так смело упрекнули меня, и ни в чем не раскаиваюсь, что я доказываю своей настоящей жизнью подле мужа, которого я ни любить, ни уважать не могу!..
— И вы прямо и смело пойдете к избраннику своего сердца, княгиня?
— Прямо и смело, перед лицом целого света, ваше величество!..
— Но чем же можно достигнуть такого лестного и счастливого избрания? Что надо сделать, чтобы пробудить в вас любовь и страсть?
— Надо понравиться мне, государь! — спокойно, с легким оттенком вызывающей насмешки произнесла молодая женщина.
— И никто из тех, с кем до сих пор сталкивала вас судьба, не мог и не умел понравиться вам? — пристально взглядывая на нее снизу вверх, проскандировал император.
— Никто, ваше величество! — спокойно и холодно ответила княгиня.
Государь встал и, гордо выпрямляясь, подал ей руку. Она оперлась на его руку, чтобы сойти со ступеньки.
— Это ваше последнее слово, княгиня? — твердо и спокойно, дрогнувшим голосом спросил государь, чувствуя на своей руке ее спокойную, ни разу не дрогнувшую руку.
— Последнее и решительное, ваше величество! — твердо и спокойно произнесла Софья Карловна, как бы поддразнивая его своим невозмутимым спокойствием.
Они молча сделали несколько шагов и на повороте аллеи разом врезались в залитую огнями пеструю толпу.
Навстречу им неслись аккорды одного из дивных вальсов, вокруг них немолчным гулом волновалась веселая толпа, и только они одни подвигались вперед молчаливые, сосредоточенные, окончательно порешивши серьезный жизненный вопрос…
— Я не забуду ни этого вечера, ни этого разговора, княгиня! — твердым, властным голосом произнес император, в последний раз близко нагибаясь к пленительному личику своей собеседницы.
Софья Карловна подняла голову, пристально взглянула на государя из-под густых складок своей черной маски и смелым и вызывающим тоном сказала:
— А я, напротив, наверное, забуду его, ваше величество! Я вообще хорошей памятью не отличаюсь… это один из моих крупных недостатков.
XI
ТЯЖКАЯ УТРАТА
Маскарад, вполне удавшийся как в смысле веселья и оживления, в лицах, близко стоявших ко двору, не оставил особенно приятного впечатления. Государь уехал, видимо, чем-то недовольный, и все заметили, что это недовольство обнаружилось тотчас после его беседы с какой-то маской.
