Но угадать это было нелегко. Государь смотрел как-то озабоченно и тихо, всерьез разговаривал о чем-то с бессменно находившимся при нем своим сверстником-фаворитом.
— Которая? — сдвигая свои густые брови, спросил государь, скользя взором по сновавшей перед ним оживленной толпе.
Фаворит, в свою очередь, зорко всматривался во всех проходивших мимо замаскированных посетительниц разом ожившего маскарада и наконец ответил:
— Я не вижу, ваше величество!.. Быть может, она еще не приехала.
— А быть может, она и вовсе не приедет? — с досадой заметил государь.
Любимец в недоумении повел плечами.
— Я исполнил желание вашего величества… я написал… Я ясно указал костюм и цветок…
— Ах, да что же из того, что ты указал? Этого достаточно было бы для всех тех навязчивых масок, которые так лихорадочно засуетились и забегали вокруг меня, как только я показался в аллеях парка!.. Но ведь она к числу этих… податливых особ не принадлежит, и надо было удостовериться в том, что письмо будет не только прочитано, но и исполнено!
Фаворит повторил свой жест тяжелого недоумения. Он чувствовал, что наступает минута гнева государя, и признавал себя бессильным отдалить и умиротворить этот гнев.
— Что ты такой мрачный сегодня? — останавливаясь перед государем, заискивающим голосом произнесла одна из масок, слегка дотрагиваясь веером до его руки, с тем фамильярным заигрыванием, которое допускается маскарадными законами и не возбранялось тогда даже придворным этикетом.
Государь окинул беглым взглядом свою смелую собеседницу. Его опытному взору достаточно было этого беглого взгляда, чтобы определить и степень миловидности, и степень ее красоты.
Нескромная бархатная полумаска не скрывала ни красивого маленького рта с ярко блиставшими жемчужными зубками, ни блеска красивых и, очевидно, молодых глаз, ни круглого, несколько чувственного подбородка, а крошечная рука, так смело дотронувшаяся богатым веером до руки державного маскарадного гостя, была замечательно мала и обличала аристократизм ее обладательницы. В общем получался вполне аристократический тип одной из тех красавиц, которые украшали в то время высочайший двор и внимание которых так мало льстило избалованному им государю.
Но на маскарадную интригу он все-таки откликнулся и с холодной улыбкой ответил:
— Я не мрачен!.. Мне просто скучно!..
— Как это лестно для всего наличного общества! — рассмеялась маска.
— Само «наличное общество» виновато в этом! — нехотя произнес государь. — Надо быть занимательнее.
— Ты слишком взыскателен! — задорно продолжала маска, между тем как любимец императора, предполагая, что этот разговор может принять более интимный характер, скромно отошел в сторону. — Мы все хорошо знакомы с твоими требованиями… О, я хорошо знаю тебя!
— Сомневаюсь! — спокойно и лениво произнес государь.
— Сомневаешься? Почему?
— Потому что если бы ты действительно хорошо знала меня, то не настаивала бы на разговоре со мною, видя, что этот разговор не занимает меня. Ты знала бы, что я надоедливых собеседниц не люблю!..
У элегантной маски вырвалось движение резкого нетерпения.
— С тобой сегодня нельзя разговаривать! — заметила она.
— Вот если ты поняла это, то я верю, что ты немножко знаешь меня! — кивнул головой император, отходя от маски и направляясь к стоявшему в стороне другу детства.
Маска порывисто прошла дальше и опустилась на стоявшую сбоку скамейку.
— За что вы ее так, ваше величество? — невольно рассмеялся фаворит с той фамильярностью, которую позволял ему государь в те минуты, когда он являлся поверенным его сердечных тайн.
— За то, чтобы не приставала и знала свое место!
— А вы знаете, кто это?
— Нет, толком не разобрал.
— Это княгиня Голицына.
— Которая? Нэлли?
— Да, ваше величество, она!..
— Ну, я так и знал, что это — одна из наших собственных, придворных глупышек!.. Мало мне их всех видеть ежедневно и на дежурствах, и на выходах!.. Стоит мне еще в маскарадах терять время на разговоры с ними? То есть положительно для меня загадка, как у таких милых увлекательных женщин, как моя супруга и как была покойная матушка, все фрейлины поголовно чуть не глупы!
— Но княжна Голицына прехорошенькая…
— Ах, и эта невозможная Гольберг тоже очень хороша собой, а это не помешает мне каким угодно штрафом заменить повторение моего недавнего благополучия. И я под страхом смертной казни запрещаю тебе даже произносить ее имя при мне! Окажи ей какое-нибудь внимание! Пошли ей что-нибудь ценное, но раз навсегда покончим с этим!
Фаворит, почти не дослушав резкого замечания, вздрогнул и порывисто коснулся руки государя.
— Ваше величество!.. Вот она! — тихо, но внятно произнес он.
Государь в свою очередь встрепенулся.
Мимо них в эту минуту тихо проходила, опираясь на руку полного и довольно неуклюжего Преображенского офицера, высокая и стройная маска в черном домино, роскошно отделанном дорогими кружевами и с красной гвоздикой на левом плече.
— Что за прелесть! — невольно вырвалось у государя, и он смелым и крупным шагом двинулся навстречу заманчивой маске.
Преображенец почтительно стушевался, и государь подал руку оторопевшей и, видимо, глубоко удивленной маске.
— Ты позволишь мне, милая маска, обходя все маскарадные законы, первому подойти к тебе и предложить тебе руку? — любезно и почтительно произнес государь, почти насильно завладевая рукой своей собеседницы.
— Кому же обходить законы, как не императору? — уклончиво шуткой отделалась она, не решаясь, однако, отдернуть руку, которой уже успел завладеть государь.
— А, ты — революционерка? — рассмеялся император.
— Революционерка? Почему?
— Потому что смело критикуешь мои поступки.
— Я не критикую, а, напротив, отстаиваю прерогативы вашей власти. Я мало знакома с законными размерами этой власти… Я — совсем плохой законовед!..
— Но зато прелестный собеседник! — рассмеялся государь, поворачивая в боковую аллею вместе с маской, рукою которой он окончательно овладел.
— Куда мы идем? — слегка приостановилась она.
— А ты боишься? — спросил государь.
— Нет, — спокойно ответила она, — я не из робких!
— В таком случае дойдем вот до того павильона, это мой любимый уголок. Кроме того, здесь мы не будем предметом любопытного внимания и не будем у всех на виду!
— Мне кажется, что вы, ваше величество, будете равно на виду на всех пунктах гулянья! — смело засмеялась маска.
— Здесь нет ни величества, ни местоимения «вы», — заметил государь. — Это противно маскарадным законам!.. Здесь все равны!..
