— Давай попробуем заново?
Софи первый раз за вечер схватила бусы.
— Это как?
— Ты высказала все, что хотела, и я очень серьезно тебя выслушал. Обещаю и впредь так делать. А сейчас давай на пару часиков забудем об этом?
Она сунула бусы в рот.
— Хорошо.
Фергус взял клубнику со стола.
— Тони тебе понравится, вот увидишь.
Они поужинали в саду, при свете особых свечей, отпугивающих насекомых. Фергус и Тони ели разные сорта салями, а для Софи отец испек специальный пирог со шпинатом, кедровыми орехами и нежным сыром. Еще было много вина, итальянского хлеба, салата рукколы и клубники, которую сервировали по-американски: с лимонным соком, коричневым сахаром и сметаной (Тони был наполовину американец). Фергус с Тони рассказывали о путешествиях и разных случаях — смешных и жутких — из жизни антикваров.
Софи тоже не молчала — они постоянно задавали ей вопросы и интересовались ее мнением.
— У моей дочери прекрасный вкус, — гордо произнес Фергус. — Уже в четыре года она отлично разбиралась в живописи.
— Что, правда? — улыбнулся Тони.
— Нисколько, — мрачно ответила Софи, еще не решив, принимать ли ей участие в этой игре.
После кофе, приготовленного в настоящей кофе-машине, Фергус повел дочь на второй этаж. Его спальня выходила окнами в сад и была полна вещей, которые Софи хотелось одновременно прижать к груди и расколотить. У изголовья кровати стояла ее фотография. На ней Софи была в свитере с капюшоном (подарок Лоренса и Хилари на прошлое Рождество), в котором она становилась похожа на беглую героиню какого-нибудь романа XVIII века.
За отцовской спальней располагалась маленькая бело-голубая ванная, очень чистая, а дальше еще одна спальня. Там почти ничего не было, кроме кровати, белого стула, зеркала в позолоченной раме и старинного столика с лампой.
— Это твоя комната, — сказала Фергус.
— Моя?
— Да. Я надеялся, что мы вместе ее обставим, поэтому тут так пусто. Не хотел начинать без тебя.
В спальне было прохладно и тихо, только с дороги доносился гул машин. Софи чуть не разревелась, и это было бы еще хуже, чем скандал, который она закатила три часа назад.
— Ох, Софи, моя милая Софи, пожалуйста, помоги мне, — отчаянно попросил Фергус.
— Не проси меня об этом.
— Но я вынужден…
— Не проси, потому что я не могу помочь даже себе.
Они помолчали.
— Ты права, — едва слышно произнес Фергус. И добавил уже увереннее: — Хочешь принять ванну?
— Да, только…
— Что?
— Посуду надо помыть.
— Мы с Тони помоем, не волнуйся.
— Хорошо.
— Софи…
— Да?
— Если ты будешь и дальше распалять свой гнев, мы не сможем поговорить.
— Меня убивают не твои слова, — стараясь держать себя в руках, промолвила Софи, — а твои поступки. Сначала постоянные ссоры с матерью, потом развод… Если бы ты просто говорил, мы бы еще жили вместе.
Он долго смотрел ей в глаза, потом взял за плечи и поцеловал в лоб.
— Спокойной ночи, — сказал он с бесконечной печалью в голосе. — Спокойной ночи, и… как бы ты на меня ни злилась, я все равно рад, что ты приехала.
Она закрыла глаза и ответила:
— Спокойной ночи.
Фергус вышел из комнаты, закрыл дверь и тихо спустился вниз, на кухню, чтобы мыть посуду с Тони Тернером.
ГЛАВА 10
— Помнишь старого Гаррисона? Школьного учителя, который оставил мне «Би-Хаус»…
— Конечно, — ответила Джина.
Она положила голову на его голое плечо.
— Однажды он рассказывал нам про зимородков. Греки считали, что зимой, в ясную спокойную погоду, эти птицы вьют на море плавучие гнезда. Разве не поразительно? Я даже помню их греческое название: alkyon. Затем древние поменяли его на halcyon, чтобы оно больше соответствовало легенде о плавучих гнездах: hals означает море, a kyon — зарождение.
— И?
Джине было хорошо и спокойно в объятиях Лоренса. Приятно было прижиматься к нему щекой.
— У меня такое чувство, будто мы свили гнездо на море, в затишье, — объяснил он, глядя в потолок. — Прежде вокруг бушевал шторм, выл ветер, и вдруг все улеглось, потому что мы нашли ответ.
— Тебе правда так спокойно со мной?
— Да.
Джина приподнялась на локте и ласково посмотрела на Лоренса. Он сейчас занимал место Фергуса, но это ее нисколько не смущало.
— Даже несмотря на ложь, тайны и редкие встречи по полчаса?
— Да.
Она перевела взгляд на часы, которые по настоянию Фергуса стояли на его тумбочке. Было уже двадцать минут пятого. Скоро или вернется Софи, или Хилари заподозрит, что муж слишком долго покупает сыр и гречневую муку.
— А мне вот неспокойно. Совсем. Я невероятно счастлива, но не спокойна.
Лоренс провел пальцем по ее лбу, носу и замер на губах.
— Чувствуешь себя виноватой?
— Да. А ты?
— Я тоже. Но не слишком. — Он посмотрел в окно. — Мы с Хилари…
— Не надо.
— Что не надо?
— Не говори «мы с Хилари». Это невыносимо. Хилари…
— Если бы между нами с Хилари все было хорошо, я бы не лежал сейчас в твоей постели. И не влюбился бы в тебя… — Лоренс задумался. — Хотя иногда мне кажется, что я всю жизнь был в тебя влюблен, просто по глупости не отдавал себе в этом отчета.
Джина улыбнулась и поцеловала его.
— Тебе пора.
— Ты пахнешь сливами.
— Это лучше, чем пепельницей.
— С какой стати ты должна пахнуть пепельницей? — удивился Лоренс, вставая.
— Не знаю, просто дурачусь.
— Я тебя люблю.
Она кивнула.
— Не повторяй эти слова слишком часто, не то они надоедят и потеряют красоту.
Лоренс встал и обернул вокруг талии полотенце.
— Глупости!
— Лоренс…
— Да?
— Когда мы увидимся?
Он закрыл глаза.
— Скоро. Очень скоро. Может, в четверг.
— Где-то между паштетом и лимонными пирожными…
— Ага, примерно.
Джина тоже встала и накинула халат.
— Ты расскажешь Хилари?
Лоренс молчал.
