— Уголовная полиция. Я должен арестовать его за убийство Энни Казинс. У меня есть данные под присягой свидетельские показания.
— О Господи! — воскликнула Мария. — Уверена, он невиновен. Он совершенно не агрессивный!
Я оглянулся на дверь, но Бирд уже исчез внутри помещения. Полицейские двинулись за ним. Мария снова завела мотор, мы сползли с тротуара, объехали мотоцикл и выехали на бульвар Сен-Жермен.
Небо было звездным, воздух теплым. Приезжие к этому времени уже рассредоточились по всему Парижу и бродили по нему, очарованные, влюбленные, оживленные, веселые, готовые к самоубийству, воинственные, опустошенные. В чистых хлопчатобумажных брюках, заляпанных вином свитерах, бородатые, лысые, очкарики, загорелые. Угреватые девочки в мешковатых штанах, гибкие датчане, упитанные греки, коммунисты-нувориши, безграмотные писатели, будущие директора — всех их имел Париж этим летом. И Париж мог оставить их себе.
— Как-то ты не вызвал у меня особого восхищения, — заявила Мария.
— Почему это?
— Не сказала бы, чтоб ты поспешил на помощь леди.
— Еще бы знать, кто там были леди.
— Ты просто спасал собственную шкуру.
— Ну, она у меня всего одна осталась, — пояснил я. — Остальные я пустил на абажуры.
Удар по почкам оказался чертовски болезненным. Староват я стал для подобных экзерсисов.
— Твое время развлечений кончается, — сообщила Мария.
— Не будь такой злой. Это не самое подходящее настроение, чтобы просить об услуге.
— Откуда ты знаешь, что я собралась просить об услуге?
— Я умею предсказывать по потрохам, Мария. Когда ты неверно перевела мои откровения после инъекции Датта, то спасала ты меня не за красивые глазки.
— Думаешь? — улыбнулась она. — А может, я тебя спасла для того, чтобы затащить к себе в постель?
— Нет, причина была иной. У тебя явно какие-то проблемы с месье Даттом, и ты думаешь — скорее всего напрасно, — что я могу тебе в этом помочь.
— С чего ты это взял?
В этом конце бульвара Сен-Жермен движение было менее интенсивным. Мы миновали испещренный осколками бомб фасад Военного министерства и свернули к реке. Площадь Согласия представляла собой огромное бетонное поле, залитое светом, как съемочная площадка.
— Ты как-то странно о нем говоришь. А еще в ту ночь, когда он меня допрашивал, ты постоянно перемещалась так, чтобы оказаться между ним и мной. Думаю, ты уже тогда решила использовать меня как защиту от него.
— «Самоучитель по психиатрии», том три.
— Том пять. Там, где описание набора «сам-себе-нейрохирург».
— Луазо хочет тебя видеть сегодня вечером. Он сказал, ты будешь просто счастлив ему помочь в каком-то деле.
— А чем он занят? Выпускает себе кишки? — поинтересовался я.
Она кивнула:
— Авеню Фош. Будет ждать тебя в полночь на углу.
Она остановилась у кафе «Блан».
— Пойдем выпьем кофе, — предложил я.
— Нет. Мне надо домой.
Я вылез из машины, и она уехала. На террасе сидел Жан-Поль и потягивал кока-колу. Он помахал мне рукой, и я направился к нему.
— Вы были сегодня в «Ле Шьен»? — спросил я.
— Неделю там не был, — сообщил он. — Собирался сегодня, но передумал.
— Там случилась драка. Бирд там был.
Жан-Поль скорчил рожицу, но интереса не проявил. Я заказал выпить и сел. Жан-Поль уставился на меня.
Глава 19
Жан-Поль смотрел на англичанина и размышлял, зачем тот искал его. Это ведь не совпадение. Жан-Поль ему не доверял. Ему показалось, что на дороге мелькнула машина Марии буквально перед тем, как англичанин уселся тут. Что эти двое затевают? Жан-Поль отлично знал, что женщинам доверять нельзя. Они поглотят тебя, сожрут, лишат сил и уверенности в себе и ничего не дадут взамен. Сама суть женщин делала их его… может, «врагами» — это слишком сильно сказано? Жан-Поль решил, что нет, «врагами» в самый раз. Они отнимали его мужественность и при этом требовали все больше и больше физической любви. «Ненасытные» — вот самое им определение. Другой вариант — что его сексуальные умения не на высоте — даже не рассматривался. Нет. Просто женщины похотливы и сладострастны и, если посмотреть правде в глаза, ущербны. Вся его жизнь — бесконечное старание удовлетворить похоть женщин, которые ему встречались. А если ему вдруг это не удавалось, они смеялись над ним и унижали. Женщины всегда хотели его унизить.
— Вы видели Марию сегодня? — спросил Жан-Поль.
— Буквально минуту назад. Она подбросила меня сюда.
Жан-Поль улыбнулся, но комментировать не стал. Значит, вот как обстоят дела. Ну, по крайней мере англичанин не осмелился ему солгать. Должно быть, прочитал в его глазах, что он нынче не в том настроении, чтобы терпеть шутки.
— Как продвигается работа? — поинтересовался я. — Критики доброжелательно отнеслись тогда к выставке вашего друга?
— Критики считают невозможным отделить современное искусство от подростковой беременности, детской преступности и роста насильственных преступлений, — сказал Жан-Поль. — Они думают, что, поддерживая унылый, скучный предметно-изобразительный тип живописи, давно устаревший и неоригинальный, таким образом они поддерживают верность флагу, дисциплине, порядочности и ответственному отношению к мировому превосходству.
Я ухмыльнулся:
— А что насчет тех, кому нравится современная живопись?
— Люди, покупающие современную живопись, зачастую заинтересованы лишь в том, чтобы попасть в среду молодых художников. Как правило, это богатые выскочки, боящиеся, что их сочтут старыми обывателями, а на деле подтверждающие, что так оно и есть, попадаясь на уловку хитроумных оппортунистов, пишущих современные — ну очень современные — полотна. И покупкой картин обеспечивают себе и дальше приглашения на богемные вечеринки.
— Значит, настоящих художников нет?
— Очень мало. А скажите, английский и американский — это один и тот же язык? В точности одинаковый? — спросил Жан-Поль.
— Да, — ответил я.
Жан-Поль взглянул на меня.
— Мария очень вами увлечена. — Я промолчал. — Презираю женщин.
— Почему?
— Потому что они презирают друг друга. Обращаются друг с другом с жестокостью, с какой никогда не относятся друг к другу мужчины. И у них никогда не бывает подруг, в которых они могут быть уверены, что те не предадут.
— По-моему, довольно веский довод для мужчин быть добрыми с ними.
Жан-Поль улыбнулся. Он был уверен, что это шутка.
— Полиция арестовала Бирда за убийство, — сказал я.
