Поэту безудержно захотелось лягнуть мерзкое создание копытом.
A kontakt'er, зажегши пучок лавровых листьев, стал окуривать серебряного ишачка вонючим дымом. Мерзкий аромат набился рапсоду в ноздри, едко резал глаза.
Не выдержав пытки, Стир Максимус что есть мочи чихнул.
Лекарь отчего-то обрадовался.
– Видишь! – вскричал он торжествующе. – Это из него злой дух вышел! Скоро дело пойдет на поправку. Давай сюда деньги, и идите с миром. Через месяц-другой он снова станет человеком и сможет разговаривать!
– Ну, это, положим, я и сейчас умею, – зловеще проскрежетал донельзя разозленный осел. – И еще кое-что.
С этими словами он стряхнул с себя изрядно перетрусившего Бренна и таки наподдал ему под зад ногою. Несчастная собачонка с жалобным визгом улетела в глубь сада.
Затем Стир повернулся задом к обалдевшему от всего происходящего kontakt'ery и тюкнул его копытом прямо в лоб. Там что-то чвякнуло. Симон кулем свалился наземь.
Орланда было перепугалась, как бы поэт не сделался убийцей. Но на покойника распростертый на травке целитель походил мало. Лежал себе смирненько, раскинув руки, с блаженной улыбкой на устах. А на лбу наливалась лиловым цветом почтенная шишка.
Не иначе, как к отметине на затылке, оставленной пришельцами, прибавится еще одна, сделанная рассерженным пациентом…
– Знаешь, – признался рапсод, когда они уже шли по городским улицам. – У меня такое ощущение, будто я в вонючей жиже искупался.
Девушка кивнула. Она чувствовала то же самое.
– Эх, – мечтательно молвил Стир Максимус. – Сейчас бы в баньку. Попариться всласть. Да вот беда – ослов в термы не пускают. Или здесь по-другому?
– Не знаю. Надо бы спросить. Отчего бы не помыть в бане осла? За наши-то деньги. Раз уж тут собаки людей лечат…
Глава 9ОБИТЕЛЬ БОГА
Расставшись с сестрой и спутниками, Орландина решила воспользоваться случаем и в кои-то веки просто прогуляться по городу. Людей посмотреть, хотя себя и не показать.
Тем более город был не простой – обиталище самого Аполлона как-никак.
Полдневная жара уже спала, и в свете клонящегося к закату солнца древние Дельфы приобрели вид весьма благообразный.
Едва ли не на каждой улице здесь были храмы верований и культов, распространенных в Империи и даже за ее пределами, и всякий мог найти себе небожителей по вкусу.
Орландина бросила монетку в чашу для пожертвований, стоящую перед часовней Святого Симаргла, – сколько раз поминала, надо бы и дать чего-нибудь.
Были тут и египетские храмы – мрачные и массивные как на подбор, и сложенное из дубовых плах капище Фрейи Тевтонской.
И ни один как будто не страдал от отсутствия поклоняющихся.
Но главным, после святилища Аполлона конечно, последние годы стал храм Кибелы, которую ее приверженцы зовут Magna Mater, то есть Великая Матерь. Культ Кибелы, или Диты, вот уже скоро как пять столетий пришел в Империю из темнейших недр Азии, и именно в Дельфах уже лет тридцать как разместился ее Главный храм.
Дита считалась самой древней из всех богинь.
Толпы паломников пересекали моря и сушу ради того только, чтобы посетить ее дельфийский храм и соединиться с богиней в лице одной из ее прислужниц-дочерей.
Правда, бывало, что и для совсем другого.
Год за годом на улицах Дельф обезумевшие приверженцы и слуги Кибелы устраивали торжественные шествия – несли с собой изображения Диты, разрывая тишину воплями, визгом, громом тамбуринов, труб и литавр. Размалеванные кастраты-корибанты пели писклявыми голосами свои молитвы, пританцовывали, извивались и кривлялись, проповедуя на древних языках.
Эти священные скопцы вовсе не сожалели об утраченной мужественности, напротив – гордились отсеченными членами и ядрами, носили их с собой в мешочках в сушеном виде и призывали встречных-поперечных последовать их примеру.
И бывало, что во время очередного экстатического шествия хотя бы один человек со стороны кидался в ряды беснующихся и с криком: «О Кибела, во славу Твою!!!» – хватал священный каменный нож и…
Так сказать, вливался в число детей Великой Кибелы.
Конечно, Дельфы не были каким-то оазисом святости и благочестия.
Скопища попрошаек и шарлатанов, заполняющих площади и улицы, огромный квартал лупанариев, улица менял, гостиницы, напоминающие клоповники, и все прочие прелести города, являющегося притягательным местом для людей из разных концов мира.
И, естественно, всякого рода мошенники и воры, слетающиеся сюда, как стервятники на добычу.
Были, конечно, и более приятные впечатления.
Например, буквально повсюду наемнице попадались книжные лавки и даже лотки, торгующие всякой рукописной и печатной всячиной. Их было, пожалуй, больше, чем в любом другом виденном ею городе.
Она даже заглянула в одну такую лавчонку и взяла для интереса кодекс, именовавшийся «Озорные сказки».
Текста в книге было мало, все больше картинки. Изображали они совокупляющихся с амазонками кентавров, рыбаков, которых соблазняли и увлекали в пучину русалки, гоняющихся за девственницами единорогов, драконов, похищающих принцесс и превращающихся в сказочных красавцев.
Остальные произведения были того же сорта – «Амон Раком», «Дорога без разврата», «Распутник семи дорог»…
– А чего-нибудь серьезного нет? Например, по военному делу.
Продавец, уже протянувший руку к сочинению с непонятным названием «Кама с утра», пожал плечами.
– Так не держим-с, спросу нет. У нас заведение для простых-с, так сказать… А вот разве что «История похода десяти славных тысяч Сераписского вольного легиона в Персию» Лаэрта Диогенского. Мудрое и занимательное чтение…
Обидевшись, воительница вышла вон.
Ну уж нет, эту чушь собачью она бы не взяла и задаром. Как этого борзописца ругали приятели ее матушки и что они обещали ему оторвать при встрече – лучше не вспоминать.
Тем более что историю «Десяти славных тысяч» Орландина не только слышала от матери и ее товарищей, но и наблюдала своими глазами.
Началось все с того, что в Персии возникла смута, имеющая давнюю и занятную историю.
«…У одних дворцы, у других хижины, у одних сундуки с золотом, у других тощие кошельки. У одного гарем, а у другого одна старая жена, доставшаяся от старшего брата…»
Несправедливость устройства мира томила и крестьян Месопотамии, и рудокопов Заравшана, и пастухов с гор Эльбарс и Памир.
«Надо все разделить поровну!»
Такая мысль приходила не в одну голову, и, наконец, один такой мудрец Маз-Дак вошел в доверие к персидскому принцу Каваду.
