Книга История одной любви - Лана Невская

Вчера было воскресенье, но я никуда не ходила. Мне передали, что ко мне приезжает подруга. Я пошла на вокзал ее встречать, но она почему-то не приехала.

Погода после обеда испортилась, и мне не захотелось никуда больше вылезать. Так и просидела дома, а в одиннадцать легла спать.

Так и провела выходной.

Вспоминаю прошлый выходной, который мы с тобой почти не видели, т. к. спали оба почти до 4-з часов, но он был лучше всех выходных, которые мы провели вдали друг от друга, потому что тогда мы были вместе, а сейчас… Да что говорить!

Мне даже письма не хотелось писать. Ну, тебе-то я не написала, потому что дулась на тебя, но ведь мне надо было ответить еще на несколько писем, которые накопились за время моего пребывания у тебя. А я, как приехала – никому еще не написала ни одного письма, а тебе пишу уже третье.

Вот и сегодня опять ты пробудешь в университете до 9-ти часов, а потом не захочется идти в часть, чтобы позвонить, а я буду сидеть и ждать. И, может быть, ты когда-нибудь скажешь:

– Просто ты умела ждать, как никто другой!

Вот видишь, какие неинтересные письма у меня получаются, особенно после возвращения. Им (моим письмам), наверное, далеко до Жениных К.? Да?

Ну, хорошо, кончаю писать. До свидания, дорогой мой, пиши чаще.

Крепко тебя целую. Твоя Инна.

21 марта 1949 года

Здравствуй, моя любимая кукла!

Уже два дня не писал тебе. Сейчас хочу ответить на твое письмо и передать самое большое спасибо за твои хорошие открыточки.

Я прекрасно знаю, что в написанных тобой словах вложено много тепла, ласки и внимания ко мне. Поэтому можешь быть спокойна, что я все понял так, как ты этого хотела. Я разделяю с тобой твою грусть и сожаление от нашей разлуки, и хочу, чтобы ты знала, что я всегда делаю то же самое, что и ты. Может быть, мое участие несколько облегчит твою печаль и заслонит ее хорошими мыслями обо мне.

Я знаю, что и причиной грусти являюсь тоже я, но ведь я же могу быть как раз и причиной того, чтобы ее развеять.

Я не жалуюсь тебе, потому что я могу многое перенести молча, упрямо. Но ведь ты же прекрасно знаешь, что я обо всем думаю нисколько не меньше тебя. И это должно всегда тебе напоминать о том, что где бы ты ни была, ты всегда вместе со мной, так же, как я должен быть везде и всегда рядом с тобой.

Вот ты напоминаешь мне в своем письме о Жениных письмах. Хочется спросить, зачем ты это делаешь? Ты же знаешь, что я далеко не так близорук, чтобы ценить людей по их красивым словам, выражениям, письмам, даже по красивым мыслям. Нужно уметь ценить их по их делам, а не по лозунгам, которые они провозглашают.

У меня нет сожалений ни о чем. Я счастлив тем, что у меня всегда хватит сил с корнем вырвать из памяти все, что недостойно того, чтобы о нем помнить. Другие это делают с трудом, с большими мучениями. Я это делаю смело и всегда бываю собой доволен.

Уж кому-кому, а тебе можно было бы быть спокойной за все, тем более за то, что я могу сравнивать и ставить рядом то, что у меня есть самое лучшее и дорогое, с тем, что недостойно даже воспоминаний о нем.

Я не боялся и не боюсь сказать о недостатках твоих писем, и ты на это не обидишься. Ведь в конечном счете наши письма нужны нам лишь постольку, поскольку нужны их авторы.

Разве нам не понятны наши мысли даже в самых простых, самых скромных выражениях? Разве письмо теряет что-нибудь оттого, что оно написано просто? По-моему – нет. Письмо теряет, если в его пышных фразах нет той теплоты, которая всегда даст письму все: и красоту, и образность, и ясность, и цену.

Я люблю твои письма вместе с тобой и не разделяю их от тебя так же, как не разделяю тебя и твои мысли. Я их вместе с тобой называю нашими и знаю, что ты не будешь возражать.

Прости, я несколько увлекся характеристикой наших собственных мыслей.

Заканчивая, хочу пожелать лично тебе и твоим родным всего самого хорошего, крепко обнимаю и целую тебя,

Всегда тебя любящий – твой Борис.

Вот и появляются первые упоминания о той таинственной поездке папы в Союз, которая состоялась сразу после знакомства с мамой. Появился какой-то новый персонаж, который я сразу стала связывать с той поездкой.

Когда я листала рукописные альбомы, сделанные папой, я видела в ней фото девушки и стихи под ними. Я спрашивала у мамы – кто это? Она отвечала, что это какая-то папина знакомая или подруга детства – уже не помню, но я всегда удивлялась, что мама не выбросила этот альбом и фото, а хранила так же бережно, как и свои архивы.

Я не утруждала тогда себя особыми размышлениями по этому поводу. Оставила – значит, так надо. Это папина история жизни, возможно, она ему дорога, и тоже имеет право на бережное хранение каких-то «материальных» ценностей о ней. Девушка была не такая симпатичная, как мама, поэтому во мне не возникло чувства ревности или повышенного интереса к ней.

Но раз она упоминает в письме имя Жени К., значит, папа рассказал ей об этой девушке и их отношениях до мамы. Она была в курсе событий, ее это все-таки задевало и воспоминания об этом были не очень приятны, раз она вспомнила о ней в период мрачного расположения духа и, желая сделать папе маленькую «мстю», чисто по-женски вставила в письмо ядовитое замечание.

Но это только начало истории. Продолжение будет несколько позже.