Зажегся ночник, и душная тьма отступила. Комната, где уложили Соню, когда-то принадлежала профессору Оржеховскому и его жене. Большая деревянная кровать, чистые полы, туалетный столик жены профессора, которую Соня помнила очень смутно, лакированный шкаф родом из шестидесятых.
Соня намеренно не думала о прошлом вечере. Они долго разговаривали, потом за Машей приехал муж, и одновременно вернулась из города Елена Станиславовна. Она-то, узнав новости, волевым решением утащила Соню к себе. Конечно, она не стала кудахтать над Соней, выспрашивать, а просто привела ее в комнату профессора, где на кровати лежало стопочкой свежее белье, и сказала:
– Где ванная, ты знаешь.
И это было лучше всего. О чем они говорили с Владькой, Соня не знает, и знать не хочет. Она уснула после долгих уговоров самой себя, и вот, извольте видеть, третий час ночи, а она уже не спит.
Соня вышла из комнаты и осторожно прошла на кухню. Нашарив выключатель, зажгла свет – на столе стоял стеклянный кувшин с водой, Соня знала, что это вода из колодца, находящегося на стыке их участков. Но она ленилась ее таскать, пила из крана, а Владька вот не поленился.
Вода оказалась немного прохладнее воздуха, и Соня с наслаждением выпила целую кружку. Сна не было ни в одном глазу, и Соня решила подняться на крышу – там оборудована огороженная площадка, где летом семья обедает. Из комнаты в мансарде, обычно служившей кладовкой, выносился стол, стулья, и натягивался тент. Выйти на крышу можно было как из дома, так и со двора, снаружи туда вела металлическая лестница с перилами, точно такая же, как и в Сонином доме.
Решив не возиться с ключами и замком входной двери, дабы не разбудить хозяев, Соня прошла в конец коридора и поднялась по винтовой лестнице в мансарду, открыла дверь и вышла на крышу. Здесь стояли неизменный стол и плетеные кресла, и она с удовольствием уселась в одно из них, наслаждаясь прохладой. Ей все-таки нужно подумать, и она понимает, что лучшего времени, как и места, у нее нет и в ближайшие дни не будет.
Но мысли путались. Она много раз вспоминала день, когда пропала Лиза, и ее память не удержала ничего необычного. Все было как всегда. И даже рассказ Анжелки ничего не добавил к ее пониманию произошедшего. Анжелка сильно поранила ногу и закричала, Лиза испугалась ее крика и вида крови и убежала. Какой-то мужчина нашел Анжелку и отнес в дом Оржеховских, а Лиза, соответственно, осталась одна в овраге. Но дело в том, что там, где они в тот момент находились, неоткуда было упасть так, чтобы убиться, и утонуть негде. Лиза много раз бывала в том овраге одна. А человек, который отнес Анжелку в дом Оржеховских, кем бы он ни был, никак не мог навредить Лизе, потому что он ушел с Анжелкой! Он отнес ее к Оржеховскому, и этот путь занял, по ее словам, где-то полчаса.
Но если пакет с костями оказался в озере совсем недавно, значит, по Научному городку до сих пор ходит человек, который если не сам убил Лизу, то все эти годы знал, где находится ее тело. Он хранил его все двадцать лет – зачем? И почему именно сейчас решил выбросить, и почему именно в озеро? Соня поднялась и подошла к перилам. Владька прав, деревья разрослись так, что большая часть их участка не видна, и хотя темно, Соня знает, что не видно отсюда озера. А вот дом ее виден.
Соня повернула голову и вздрогнула. Дом тонул в темноте, кроме одного окна, слабо освещенного. Она точно помнила, что взяла пижаму и косметичку с кремами и зубной щеткой и ушла к Оржеховским, предварительно погасив свет в комнатах. Незачем счетчику накручивать расходы, их и так немало. Но сейчас в окне свет, и это либо в гостиной, либо в кабинете деда, они рядом. Кто-то есть в доме, кто-то проник туда и шастает по комнатам.
Соня спустилась вниз и переоделась. Она должна немедленно выяснить, кто посмел влезть в ее дом и рыскать там. Да она и так уже знает, кто это. Дарику и Козявке все неймется. Соня чувствует, как холодная злость заполняет ее. Ну что ж, если люди не понимают по-хорошему, она сделает по-плохому.
– Ты куда это?
Владька. Вот и старалась тихо, а не вышло. Стоит в дверях своей спальни в одних трусах. Тощий, с растрепанными светлыми волосами, он трет кулаком глаз – ну совсем мелкий еще Владька, даром что развестись успел.
– В моем доме горит свет. – Соня сунула ноги в босоножки. – Я на крышу поднялась, смотрю, а в окне словно лампа или фонарь светит.
– Может, тебе показалось?
– Не показалось. – Соня злится, что время уходит. – Я пойду посмотрю, что там Дариуш с Татьяной снова удумали.
– Думаешь, это они?
– А кто ж еще. – Соня застегнула ремешок на ноге. – Сам подумай, брать там нечего – ну, если вор, например. А устроить какую-нибудь пакость – запросто, а эти двое на пакости повадливые.
– Погоди, я штаны надену, с тобой пойду. – Влад вернулся в комнату и зашуршал, натягивая джинсы. – Стой там, Соня, не вздумай без меня уйти.
Она уже поняла, что лучше подождать противного мальчишку, чем спорить и разбудить Елену Станиславовну, которая их уж точно никуда не пустит, еще и охрану вызовет. Нет, она сама хочет застать Дарика и Таньку в своем доме, и тогда уж… Она не знает, что сделает или скажет, но ей нужно поймать их на месте преступления.
Как в детстве. Соня вдруг поняла, что не столько злится на бывших приятелей, сколько хочет застукать их в момент, когда они уверены, что в безопасности. Поставить их в идиотское положение, и хотя она понимает, что ни Дариуш, ни Козявка даже глазом не моргнут, не то чтоб раскаяться, ей нужно поймать их и макнуть в воображаемую лужу их совершенные лица.
– Идем. – Влад открыл дверь. – Не топай, проснется мать, и тогда уж мы точно никуда не пойдем.
– Мы взрослые люди, разменявшие четвертый десяток, пойдем куда захотим. – Соня повела плечами, ощущая ночную прохладу. – Фонарь взял?
– Взял. – Влад зажег фонарик. – Как же, расскажешь ей, что мы взрослые. А то ты мою мать не знаешь. Будем мы такие взрослые, что… так, осторожно, здесь желоб для стока воды. Вот, смотри, наша дыра в заборе… да не лезь ты передо мной, я первый. Хорошо, что мать спит и не видит этого.
У Елены Станиславовны было одно удивительное свойство: она умела как-то так повернуть ситуацию, что люди сами делали то, что она хотела. Это распространялось и на Влада, а иногда и на Соню. Но манипулировала доктор Оржеховская ими только тогда, когда считала, что они находятся в опасности. Проработав детским врачом всю сознательную жизнь, защитив две диссертации, Елена Станиславовна была твердо уверена: дети своей пользы не понимают и опасности тоже не ощущают, и задача взрослых – не дать этим мелким бестолочам пропасть, дорастить их в целости и сохранности до возраста, когда они наконец все начнут понимать. Правда, когда именно наступит этот возраст у ее сына и Сони, Елена Станиславовна не сообщала, и Владу иногда казалось, что у него этот возраст в глазах матери никогда не наступит.
– Темень какая…
– Это хорошо, что темень. – Соня осторожно ступает по траве. – Видишь теперь?
