Книга Потерять и найти - Брук Дэвис

Дом Стеллы издавал много разных звуков. Когда Милли наступала на пол, он что-то бормотал; в стенах и потолке будто сидели какие-то человечки, которые то ли пытались выбраться наружу, то ли, наоборот, – забраться внутрь… А может быть, и вовсе просто танцевали чечетку, кто ж его знает!

Весь дом походил на магазин подержанных товаров, как у Милли в родном городе: тут много разных и непохожих друг на друга вещей сложили вместе и заставили поладить. Милли каждый раз обнаруживала здесь что-то новое – то, чего раньше не замечала. Может, Стелла потому так и живет? Может, она любит забывать вещи и каждый раз их снова находить?

В ванне Милли строила целые города из мыльных пузырей: дома и небоскребы, подъездные дорожки и деревья, кладбища и магазины, школы, полицейские участки и почтовые отделения. Она так долго там просидела, что вода остыла. Стелла вытащила ее из ванны, завернула в полотенце и усадила перед обогревателем с красными светящимися лампами.

Потом Милли сидела за кухонным столом с Карлом и Агатой, а Стелла готовила для них спагетти. Мэнни тоже пустили на кухню, но стула для него не нашлось, поэтому Карл прислонил его к стене возле микроволновки. Проглатывая спагетти, Милли улыбалась манекену.

После ужина Стелла приготовила всем взрослым по чашке чая, а Милли дала миску мороженого. Агата и Карл отправились в гостиную.

– Мы позвоним твоей маме утром, – сказала Агата, выходя из кухни.

Милли осталась сидеть со Стеллой и Мэнни.

«Просто будь добра», – говорил раньше папа, и Милли видела: о доброте Стелла знает не понаслышке.

Милли смотрела, как Стелла дует на чай. Пар, поднимаясь, рисовал в воздухе силуэты, как рисовали их чашки с кофе в универмаге.

А что было бы, если бы все вот так дышали? Звери, люди, трава, деревья. Возле каждого вился бы и рисовал узоры дымок. У одних он был бы коротким и менялся быстро: от бега или сердечного приступа. У других, кто спит или смотрит телевизор, – длинным и медленным. И тогда казалось бы, что ты видишь музыку, если бы ее можно было увидеть. И мир был бы всегда наполнен этой музыкой дыхания.

Может, издавая последний вздох, мы выпускаем все наружу: свои воспоминания, свои мысли; все, что хотели сказать и говорить не хотели; все картинки у себя из головы, на которых танцует пар от кофе и папа смотрит на тебя в последний раз; и ощущение грязи между пальцев; и ощущение ветра, мчащегося навстречу; и все краски, все цвета на свете.

– Я так и не пошла, – сказала Стелла. – Кладбище тут, в конце улицы. Я каждый вечер мимо него проезжаю, но никогда туда не заходила. Даже знаю, где он лежит. Заходишь. Идешь прямо по дорожке. Первый поворот направо. – Стелла глотнула чай. – Эррол. Мой младший братик.

– Эррол, – повторила Милли.

– Ага, – пробормотала Стелла. – Мой братишка. Знаешь, пришла я сегодня домой, села на диван и вспомнила о нем. Он бы не стал думать дважды: как пить дать, за тобой бы приглядел. Вот я и вернулась в свой чертов автобус. А дальше ты знаешь.

Милли сунула в рот ложку мороженого и спросила:

– А вы видели его, когда он был Мертвым?

Стелла снова подула на чай.

– Ага, – сказала она.

– И на что он был похож?

Стелла задумалась.

– Ты знаешь кого-нибудь, кто все время очки носит?

Милли кивнула.

– А потом он возьми да и сними их, чтобы почистить. Видела такое?

– Да.

– И глаза у него становятся будто больше, или меньше, или еще чего. Так?

– Ага.

– Вот так он и выглядел.

– А это точно был он?

– Ну, ДНК у него я не проверяла.

– А вы знаете, где он сейчас?

– Кроме кладбища-то? Это зависит от того, как ты на мир глядишь. Кто-то скажет, что он там вот, – Стелла показала на потолок.

– С Джими Хендриксом?

– С кем?

– Джими Хендриксом.

– Это который с гитарой, что ли?

Милли пожала плечами.

– Папин знакомый.

– По-моему, он просто в земле. Ни в какого жука он уж точно не перевоплотится и не будет привидением витать по дому и подглядывать, как я сижу на унитазте. Это конец. Сначала ты жив, а потом мертв. Вот и все. В этом суть.

– Конец?

– Конец. – Стелла внимательно посмотрела на Милли. – А ты как думаешь?

– Не знаю.

– Вот тебе и ответ.

– Это не ответ.

– Я знаю только одно: никто понятия не имеет, что творится на дне моря, у нас в мозгах и когда мы умираем. Как по мне, ну и ладно. Хоть есть над чем напрячь извилины, пока на автобусе катаешься или еще чего творишь.

Милли взглянула на Стеллу, потом на Мэнни и снова на Стеллу.

– Мне кажется, Мертвые превращаются в пластмассу и их иногда ставят в магазинах, – заметила она шепотом.

– Почему бы и нет, – кивнула Стелла.

А потом посмотрела на Милли внимательно, точно рентгеновским зрением, и наконец спросила:

– Где твоя мама, милая? Только не валяй дурака.

– А ваша где?

– Это похоже на дуракаваляние. – Стелла снова кивнула. – Она неподалеку. Мы не разговариваем.

– Почему?

– Наверное, просто так получилось.

Милли посмотрела на Стеллу, и та вздохнула.

– Ничего особенного, правда. Наболтали друг другу всякого. – Она встала и принялась складывать тарелки в раковину. – На самом деле у нас в семье никто не общается. Мы как будто не умеем. Знаю, могли бы и постараться.

Милли откашлялась.

– Она уехала. Мама.

Стелла обернулась и прислонилась спиной к раковине. С ее рук на шорты потекла мыльная вода.

– Уехала, милая?

– Наверное, просто так получилось.

Стелла улыбнулась. Милли достала из кармана лист бумаги и аккуратно его расправила.

– Это план ее маршрута, – сказала она, надеясь, что правильно запомнила последнее слово.