Примеров тому много, в том числе и в работе против спецслужб противника. Достаточно напомнить о таких наших помощниках, как Филби или Блейк в своё время. Нельзя не упомянуть прогремевшее совсем недавно дело сотрудника ЦРУ Эймса, который передал в руки нашей службы информацию фактически обо всей деятельности резидентуры ЦРУ в Москве и обо всех агентах ЦРУ, приобретённых у нас в стране за долгие годы.
О конкретных делах по вербовочной работе в Женеве я писать не могу, объектами этой работы являлись люди, имеющие положение в обществе, семьи, и их имена не должны быть раскрыты никогда.
Наша оперативная работа в Женеве заключалась также в работе с двойниками и подставами противника, в выполнении заданий центра по работе с агентами, находящимися в Швейцарии транзитом, с изучением и разоблачением сотрудников и агентов разведки противника. Однако следует сказать, что определенной частью работы разведчика за рубежом является его работа со связями.
Понятно, что работа со связями решает две основные задачи. С одной стороны, разведчик должен иметь круг знакомств и связей, как и любой активный дипломат, и таким образом не выделяться из числа наших официальных представителей за рубежом. С другой стороны, связи, особенно когда они приобретают доверительный характер, а люди занимают достаточно интересное для нас положение, могут быть полезны для получения нужной, а иногда и важной информации. Эта информация важна для знания оперативной обстановки в стране, а часто и для решения задач по основным направлениям деятельности разведки.
Я с удовольствием хочу упомянуть несколько таких связей. В принципе, моё положение в Женеве позволяло иметь связи в самых различных кругах, и я активно этим пользовался. Курируя по линии нашего представительства несколько международных организаций, таких как Межпарламентский союз, Комиссариат ООН по делам беженцев и др., я имел в этих организациях полезные контакты.
Особенно хочу остановиться на контакте с Верховным комиссаром ООН по делам беженцев, в то время им был принц Садруддин Ага-хан. Мой официальный контакт с ним по его ведомству довольно быстро превратился в устойчивую связь, которая продолжалась во время всей моей командировки в Женеве. Ага-хан — миллиардер, получавший в ООН символическую зарплату в размере одного доллара в год, был в ооновских кругах Женевы заметной фигурой, но главным в моих отношениях с ним были его личные качества. Человек недюжинного ума и широких взглядов, хорошо относившийся к Советскому Союзу, был мне лично очень симпатичен, и встречи с ним всегда проходили интересно. Контакт был полезен для понимания общеполитической обстановки вокруг различных международных проблем и, я надеюсь, приносил взаимное удовольствие. Ага-хан — сын известного в своё время председателя Лиги Наций, возглавлявшего её перед Второй мировой войной, ещё более известного, как Верховный глава крупного ответвления в мусульманской религии, определяемого как исмаилизм. Исмаилитов насчитывалось более 80 миллионов, главным образом в Иране, Пакистане, в некоторых странах Ближнего Востока и Судане.
Этот высокий религиозный ранг в мусульманском мире унаследовал сводный брат Садруддина, сын от первой жены Ага-хана-отца — персиянки. Садруддин же являлся сыном француженки, и это, несомненно, отразилось как на его внешности, так и на характере. Садрудцин Ага-хан проживал в Женеве на противоположном от дворца ООН берегу Женевского озера в старинном замке, внутри, конечно, с современным интерьером.
В начале 70-х годов Ага-хан был женат на известной английской модели Нине Шейл Дьер, которая до него была женой барона фон Тиссена, главного наследника германского «металлургического королевства». Тиссен известен в Швейцарии знаменитой виллой «Фаворит» в Лугано. На этой вилле находится картинная галерея мирового значения. Незадолго до моего знакомства с Ага-ханом случилось несчастье — его жена покончила с собой. Заметим также, что, будучи длительное время заместителем Генерального секретаря ООН, Агахан претендовал на роль нового секретаря и даже выдвигал дважды свою кандидатуру на выборах на эту должность.
Мидовские чины в Москве относились в то время к Агахану, на мой взгляд, незаслуженно предвзято, считая его недостаточно серьёзной фигурой и даже называя плейбоем. В этом отношении не последнюю роль сыграла история с женитьбой на вышеупомянутой английской манекенщице.
Мои же отношения с Ага-ханом развивались самым положительным образом, я бывал у него на различных приёмах, но чаще всего встречался с ним один на один либо в его доме, либо в одном из женевских ресторанов. Конечно, в манерах и образе жизни Ага-хана было много специфического. Так, например, вся обслуга в его «шато» состояла из суданских негров, высоких и совершенно чёрных, таких, что были видны только белки глаз.
Как-то раз, обедая с Ага-ханом в большом женевском ресторане отеля «Амбассадор» и уже заканчивая обед, мы ждали кофе. С кофейником в руках появился человек восточного типа в турецкой феске и разлил нам кофе. После этого, почтительно согнувшись, человек что-то сказал Ага-хану, видимо, по-арабски, и вполне европеизированный Ага-хан как-то весь выпрямился и протянул вперёд руку. Человек в феске вдруг упал на колени, прижал его руку к губам и громко проговорил какие-то слова. Весь зал, в том числе и я, с изумлением смотрели на эту сцену. Человек удалился, пятясь задом и непрерывно кланяясь, а Ага-хан пояснил мне, что человек в феске узнал его. Он принадлежит к исмаилитам и поэтому просил благословения Ага-хана.
Помимо приятного и полезного общения с Ага-ханом я у него познакомился с рядом интересных людей из числа международных чиновников и дипломатов Женевы, а также бывавших у него государственных деятелей других стран, включая французских министров и американских сенаторов.
Мои контакты в Женеве привлекали внимание швейцарских спецслужб, хотя скажу сразу, что это внимание не носило агрессивного характера. Однажды я был приглашён на широкий обед к Ага-хану в честь американского сенатора от штата Нью-Йорк Джойса. На обеде также присутствовал шеф протокола женевского правительства, один из бывших руководителей контрразведки. Вполне возможно, что он и оставался в штатном расписании этой службы. Мы были протокольно знакомы. Увидев меня у Ага-хана, он не выдержал и воскликнул: «И вы здесь!». Я с улыбкой ответил: «А где же мне ещё быть?». На это шеф протокола, уже смеясь, заявил: «Действительно, как это я сам сразу не сообразил!».
При мне Ага-хан в 1972 году женился вторично на гречанке Катерине Беракетти Серсок, вдове крупнейшего ливанского банкира, унаследовавшей всё состояние мужа, матери троих взрослых сыновей, которые жили в Англии, младший из которых был студентом Оксфорда. Новая жена Ага-хана — православная гречанка с почтением и даже с любовью относилась к России, обожала русское кино и считала Черкасова величайшим актёром кино всех времён. Появление новой жены у Ага-хана как-то ещё более сблизило меня с этим интересным человеком. Я часто бывал у него со своей женой и в то же время старался как-то ответить на его любезность, приглашая Ага-хана с супругой на просмотры новых советских фильмов в наше представительство.
Во встречах в представительстве, конечно, участвовала и наш посол, глава представительства при ООН Миронова. Помню, в каком восторге были Ага-хан и его жена от нашего фильма «Белое солнце пустыни», действительно неувядаемого шедевра. Дружеский контакт с Ага-ханом продолжался до самого моего отъезда, и я искренне жалею, что специфика моей службы не позволила мне продолжать этот контакт в дальнейшем, уже находясь в Москве.
