Посмотрев на капитана, Миллер покачал головой.
— Опять я…
— Знаю, знаю. Со своим длинным языком, — засмеялся Мэллори и хлопнул американца по плечу. — Мне это тоже не по душе, Дасти. — Повернувшись, он направился в другой конец пещеры. — Как себя чувствуете, главстаршина?
— Ничего, сэр. — Только что проснувшись, Браун дрожал от холода в своей мокрой одежде. — Какие-нибудь неприятности?
— Уйма, — заверил его Мэллори. — Сюда направляется поисковая группа. В течение получаса нам надо смотаться. Взглянув на часы, капитан произнёс:
— Сейчас ровно четыре. Как думаете, сумеете связаться с Каиром?
— Бог его знает, — признался Браун, вставая на затёкшие ноги. — Вчера с рацией не слишком бережно обращались. Попытаюсь.
— Спасибо, главный. Смотрите, чтобы антенна не высовывалась выше кромки оврага. — Мэллори собрался было выйти из пещеры, но тут взгляд его упал на Андреа, который сидел на камне возле самого входа в укрытие. Склонившись к автоматическому карабину системы «маузер» калибра 9,2 мм и прикрутив к его стволу оптический прицел, грек старательно заворачивал оружие в белый вкладыш от спальника.
Мэллори молча наблюдал. Вскинув на капитана глаза, Андреа улыбнулся и, поднявшись, протянул руку к рюкзаку. Через полминуты, надев белый маскировочный костюм и завязав под подбородком тесёмки капюшона, он всунул ноги в эластичные голенища брезентовых сапог. Затем поднял карабин и с виноватой улыбкой произнёс:
— Схожу прогуляюсь, капитан. Конечно, с твоего разрешения.
Вспомнив недавно произнесённую Андреа фразу, Мэллори медленно кивнул.
— Вот что ты имел в виду, говоря, чтобы я зря не расстраивался. Так бы сразу и сказал. — Но в голосе Мэллори не было ни возмущения, ни досады за своеволие Андреа. Этому греку не очень-то прикажешь. Когда он ждёт одобрения своих действий по тому или иному поводу или при каких-то обстоятельствах, то делает это лишь из вежливости, как бы предупреждая, что именно намерен предпринять. На этот же раз капитан испытывал не возмущение, а чувство облегчения и признательности.
Капитан толковал с Миллером о том, что Стивенса придётся нести с собой, а затем бросить. Говорил с деланным равнодушием, пряча свою боль и горечь. И лишь теперь, когда стало известно, что принимать такое решение нет нужды, Мэллори понял, как трудно было бы ему это сделать.
— Прошу прощения, — произнёс Андреа со смущённой улыбкой. — Конечно, следовало сказать. Но я думал, ты меня понял… Ведь это лучшее решение, верно?
— Лучшее, — согласился капитан. — Хочешь отвлечь их, увести вверх?
— Другого выхода нет. Если спускаться в долину, на лыжах они меня в два счёта догонят. Разумеется, вернуться я смогу лишь, когда стемнеет. Вы останетесь здесь?
— Кто-нибудь да останется. — Мэллори посмотрел на Стивенса. Проснувшись, тот тёр глаза и пытался сесть. — Нам необходимы продовольствие и топливо, Андреа, — продолжал вполголоса капитан. — Ночью я хочу спуститься в долину.
— Конечно. Надо сделать всё, что в наших силах, — едва слышно, с серьёзным лицом ответил грек. — Пока это возможно. Он ещё так молод, почти мальчик… Может, не так и долго придётся стараться. — Отогнув полог, Андреа взглянул на вечернее небо. — К семи вернусь.
— К семи, — повторил капитан. Небо темнело, как темнеет оно перед снегопадом. Поднялся ветер, гнавший пушистые белые облачка, которые забивались в лощину. Мэллори поёжился и сжал крепкую руку товарища. — Ради Бога, Андреа, — негромко, но настойчиво произнёс новозеландец. — Побереги себя!
— Поберечься? Мне? — безрадостно улыбнулся Андреа и осторожно высвободил свою руку из руки капитана. — Обо мне не тревожься, — спокойно проговорил он. — Если хочешь помолиться, то моли Бога о спасении этих несчастных, которые нас разыскивают. — С этими словами грек опустил полог и исчез.
Постояв в нерешительности в устье пещеры, Мэллори смотрел невидящим взглядом сквозь щель между брезентом и скалой. Затем круто повернулся и, подойдя к Стивенсу, опустился на колени.
Миллер бережно поддерживал голову юноши. В тусклых глазах лейтенанта застыло безразличие, пергаментные щёки ввалились.
Новозеландец улыбнулся, чтобы скрыть, насколько он потрясён увиденным зрелищем.
— Так, так, так. Проснулась спящая красавица. Лучше поздно, чем никогда. — Открыв водонепроницаемый портсигар, протянул его раненому. — Как себя чувствуешь, Энди?
— Закоченел, сэр. — Стивенс мотнул головой, отказываясь от сигареты. От жалкой его улыбки у капитана заныло сердце.
— Как нога?
— Тоже, думаю, закоченела. — Лейтенант скользнул равнодушным взглядом по забинтованной ноге. — Совсем её не чувствую.
— Закоченела, скажет тоже! — фыркнул Миллер, мастерски изображая уязвлённую гордость. — Какая неблагодарность, чёрт возьми! Где ещё ты встретишь такое медицинское обслуживание?
На лице Стивенса мелькнула тень улыбки и тотчас исчезла.
Он долго разглядывал свою ногу, потом в упор посмотрел на Мэллори.
— К чему ломать комедию, сэр? — негромким и монотонным голосом спросил лейтенант. — Не хочу, чтоб вы сочли меня неблагодарным. И этакого героя не хочу изображать. Но ведь я такая вам обуза, и поэтому…
— Поэтому мы должны бросить тебя? — прервал его Мэллори. — Чтоб ты замёрз или угодил в плен? Выбрось это из головы, приятель. Мы сумеем о тебе позаботиться… И эти проклятые пушки взорвём.
— Но послушайте, сэр…
— Обижаешь, лейтенант, — снова скривился янки. — Мы задеты в своих лучших чувствах. Кроме того, как специалист, я должен долечить своего пациента. Я не собираюсь это делать в вонючей немецкой камере…
— Достаточно! — поднял руку Мэллори. — Вопрос решён. Увидев пятно румянца на худых скулах юноши, заметив благодарность, которая засветилась в потухших его глазах, капитан почувствовал отвращение к самому себе и стыд. Ведь раненый не понимал, что ими движет не забота о товарище, а опасение, что тот может их выдать… Наклонясь, Мэллори принялся расшнуровывать свои высокие штиблеты.
— Дасти, — проговорил он, не поднимая головы.
— Чего?
— Когда тебе надоест распространяться о своём лекарском искусстве, может, испробуешь его и на мне? Взгляни, что у меня сталось с ногами, ладно? Боюсь, от трофейных ботинок прок невелик.
Спустя пятнадцать минут, причинивших новозеландцу немало страданий, капрал обрезал неровные края липкого пластыря, обмотанного вокруг правой ступни Мэллори, и, выпрямившись, с удовлетворением посмотрел на дело своих рук.
— Отличная работа, Миллер, — похвалил он самого себя. Такой и в балтиморском госпитале Джона Гопкинса не увидишь… — Янки внезапно умолк, задумчиво уставясь на потолстевшие ступни Мэллори, и виновато кашлянул. — Мне тут пришла в голову одна мыслишка, шеф.
— Давно пора, — хмуро ответил капитан. — Как я теперь всуну ноги в эти проклятые башмаки? — Он зябко повёл плечами, натягивая толстые шерстяные носки, к которым прилип мокрый снег, и с отвращением посмотрел на немецкие штиблеты, которые держал в вытянутой руке. — Седьмой размер, самое большое, да ещё и узкие, будь они неладны!
