Звон разбитого стекла. И Волох вырвался на крышу.
Я рванул следом, попутно добрым молодецким ударом сбив картежника и, кажется, сломав ему челюсть.
Что такое погоня по крышам? Это любимая забава американских режиссеров. Со стороны выглядит интересно. Но если участвуешь сам — занятие не такое забавное. Особенно когда крыша косая. И когда металл мокрый. И ботинки новые. скользят по металлу — тянет их к асфальту, который где-то далеко внизу. И надо не свалиться. Надо удержаться. Но этого мало. Надо ведь еще догнать беглеца. А беглец — это не шпаненок. Это мокрушник со стажем, прошедший через зоны и этапы Волох.
— Стой! — крикнул я. Куда там.
— Стреляю!
Волох, от трубы к трубе качаясь, подбежал к пожарной лестнице. Обернулся.
— Стоять! — гаркнул я.
Он уцепился за поручни, перекинул ногу наружу. Он уже начал спускаться, когда ноги его стали разъезжаться.
— Я-а! — крикнул он с болью, пытаясь удержаться. Но рука тоже соскальзывала с мокрого поручня.
Я бросился вперед, рискуя довольно сильно. И протянул руку.
Но она схватила воздух.
Волох отправился в полет. Лететь ему, впрочем, было недолго. О его прибытии на землю доложил глухой стук. Я вздрогнул, и на миг в груди возник холод. Прошлась холодная волна, которая всегда проходит по телу, когда рядом гибнет живая тварь…
Я, соскальзывая по крыше, осторожно, чтобы не сверзиться, отправился к окошку, в котором уже горел свет.
Все завершилось победой московской краснознаменной милиции. Всех упаковали. Одного собровца задело выстрелом из пистолета — пуля прошла касательно по бронежилету, так что парню повезло. Катранщиков же задело сапогами собровцев, и сейчас уголовники представляли плачевное зрелище. Дорогие костюмы изодраны, морды биты.
А Волох лежал во дворе на асфальте.
Мы спустились вниз. Толкушин пригнулся над телом.
— Готов, — проинформировал оперативник.
— Прекрасно, — кивнул я. — И кто показания давать будет?
— Кстати, один из урок сейчас сказал, что Волох не один на катран заявился, — проинформировал Толкушин, прилаживая на рубашке порванный ворот. — У него напарник был.
— Кто?
— Узнаем…
Того, с кем пришел на катран Волох, мы установили без проблем. В отделении, куда доставили всю компанию, я уединился с ним в отдельном кабинете.
Весь татуированный, возрастом лет под тридцать, жилистый, какой-то жизнью потертый, смуглый, рожа тупая — человека, который, не задумываясь, распилит кого хочешь на части бензопилой «Дружба». И кликуха соответствующая — Осина. То есть — дерево.
— Рассказывай, — предложил я.
— Что рассказывать? — тупо спросил Осина, сомкнув руки и глядя в покрытый линолеумом желтый пол, будто хотел что-то рассмотреть.
— Седой сказал, что на Фрунзенской набережной ты коллекционера без его ведома замочил, — бросил я наугад. То, что Волох разбился, Осина не в курсе. И знать ему об этом в ближайшее время не надо.
— Я замочил?! — Осина вскочил, но я отправил его ударом ладони обратно на прислоненный к стене стул, так что он слегка двинулся затылком о стену и взвыл.
— Ты, — уверено произнес я. — Кстати, сейчас мораторий на смертную казнь заканчивается. Так что лоб зеленкой тебе живо намажут.
— За что?!
— За убийство!
— Это Волох всех замочил! Я вообще из тачки не вылазил!
— Ну да. А в Питере кто в милиционера музейного стрелял?
— Это Баллон… Я же у них на подхвате!
— Шестеришь?
Осина хмуро посмотрел на меня. Потом кивнул.
— Рассказывай, — предложили. — Облегчай себе перспективы на ближайшие годы. И он тут же потек весь.
— Знаешь, где Баллон сейчас?
— Знаю, — кивнул Осина.
— И где?
— У мартышки своей.
— Адрес мартышки?
— В Щербинке.
— Адрес. Быстрее!
Осина долго объяснял, как найти дом, куда зайти, как постучаться. Нарисовали мы схему.
— Ну смотри, если напутал, — погрозил я ему пальцем. Он смотрел на мой палец, как будто я им его гипнотизировал.
— Ничего не напутал. Я тоже там был не раз! — обиделся он.
— Зачем? — полюбопытствовал я.
— Да ту же мартышку трахал.
— Понятно. Такой сплоченный коллектив.
— Ну и че?
— А ни че… До встречи. Если наврал, я найду способ тебя на место поставить.
Я передал Осину оперативникам и отправился на поиск Толкушина. Тот сидел в дежурке и лаялся со следователем, который не понимал, что делать со всеми задержанными, и все порывался тут же всех отпустить, включая того, кто стрелял из пистолета.
— Адрес нужно поднять, — сказал я. — Собровцев нам дадут — до Щербинки махнуть, припечатать клиента?
— Дадут, — кивнул Толкушин.
Он договорился со старшим группы. И вскоре две машины — моя и собровская — двинули в направлении Щербинки.
Баллон, по форме и объемам действительно напоминавший этот предмет, и его тощая, с всклокоченными белыми волосами дама были пьяные в дым. Они в полуголом виде пытались чем-то заниматься на ковре, но у них не особо получалось. На грохот вылетающей двери и омоновских башмаков внимания особенного не обратили.
Баллона не пришлось сдергивать с постели, ронять на пол. Просто его стащили с «мартышки» и защелкнули наручники.
Он полежал с минуту, с трудом повернул голову, скосил глаз на бугаев в пятнистой форме и пообещал:
— Сейчас еще полежу, потом наручники порву. И всех тут отхерачу!
Заявление было встречено с пониманием — взрывом хохота.
— Вставай, Брюс Ли, карета подана, — ткнул его носком ботинка собровец.
— А пошли вы все, — Баллон прикрыл глаза.
Его поставили на ноги, встряхнули, как драную шубу. На всякий случай дали оплеуху, чтобы он заткнулся и не портил своим воем и матом хорошее настроение присутствующих. И потащили в машину.
Итак, почти вся шайка была в моих руках.
Мой телефонный звонок поднял следователя горпрокуратуры с постели. Он досматривал самый сладкий сон.
— Нашел я Волоха. Взяли двух его подельников.
— Так. Сейчас, приду в себя, — Бабин наконец проснулся — мне было его искренне жаль — и осведомился:
— Машину когда можешь подослать?
