У этих слез могли быть тысячи причин. Феба могла горевать о ком-то, кого нет в живых, — например, о своей покойной матери. Могла плакать от жалости к оборванным уличным бродягам, которым некуда податься в этот поздний час и которых так много на темных зловонных лондонских улицах. В конце концов, Феба могла плакать просто от счастья, которое нежданно-негаданно свалилось на ее голову.
Ведь простая дочь викария скоро выйдет замуж за богатого и знатного человека и станет маркизой.
Но Рейф отбросил все эти предположения. У него в сердце зародилась безумная надежда. А что, если причина этих тайных девичьих слез — он, Марбрук?
Сердце Рейфа учащенно забилось. В нем все больше и больше зрела уверенность в своей правоте: Феба плачет из-за него.
Глава 19Уже на следующее утро начали пачками приходить приглашения. Феба, Дейрдре и Софи сидели в уютной комнате для завтрака в Брук-Хаусе и внимательно просматривали письма.
— О многих из этих людей я ни разу не слышала, — сказала Феба.
— Маркиза Брукхевен должна их знать, — не скрывая раздражения, надменно заметила Дейрдре. — Тебе придется с ними познакомиться. Или ты хотела бы, выйдя замуж, оставаться прежней Фебой Милбери?
— Я лично против этого не возражала бы, — вставила Софи. — Но хочу предупредить, что, если ты примешь приглашения, в которых не упоминаются наши имена, Тесс будет в бешенстве.
Дейрдре фыркнула:
— Даже если Тесс лопнет от злости, не стоит придавать этому большое значение. — Она поставила чашку на стол и наклонилась к Фебе: — Даже если ты не примешь ни одного приглашения, Брукхевен не будет ничего иметь против. Он терпеть не может светские рауты.
Феба удивленно посмотрела на Дейрдре:
— Правда? Откуда ты знаешь?
— Разве ты сама не знаешь? Это же очевидно: мужчины с большим удовольствием посвятят свое время математическим выкладкам, чем будут скучать в танцевальном зале.
Если так, то прекрасно. Хорошо бы, чтобы дело обстояло именно так, как сказала Дейрдре. Феба улыбнулась и кивнула кузинам:
— Спасибо за совет. Я приму его к сведению. В конце концов, если я не приму ни одного приглашения, то и самолюбие Тесс тоже не пострадает.
Дейрдре откинулась на спинку стула и заметила с усмешкой:
— Ты плохо знаешь Тесс. Ее самолюбие такое непомерное, что всегда найдется причина, из-за чего оно может пострадать.
Софи сидела как на иголках и бросала взгляды то на Дейрдре, то на Фебу.
— Есть еще одна вещь… — Феба улыбнулась:
— Что я пропустила? — Дейрдре вздохнула:
— Тебе это не понравится. Будь я на твоем месте, я бы восприняла это спокойно. Но ты не из тех, кто такое одобряет.
Феба перевела взгляд с Дейрдре на Софи.
— В чем дело? Расскажите мне.
Софи достала газету, которую все это время прятала за спиной, и робко положила ее на стол перед кузиной. Смеясь, Феба взяла газету.
— Видели бы вы сейчас свои физиономии. Что может там быть такого…
Ах, вот она, на первой странице. Рисунок был незатейливым и явно сделанным наспех. Словно автор рисовал тайком, улучив подходящий момент. Но в том, что это была Феба, не было никакого сомнения: общее сходство карикатуристу уловить удалось. Рядом с Фебой был изображен Брукхевен — более тщательно прорисованный. Феба рядом с ним казалась невыразительно-эфемерной субстанцией.
Феба и Брукхевен на первой странице самой популярной лондонской газеты, растиражированной по всему городу, а также за его пределами. Их изображения продают мальчишки-газетчики на улицах, буквально на каждом углу. Феба на мгновение зажмурилась от ужаса, а затем снова открыла глаза и прочла статью, от которой ее настроение стало еще хуже.
«Брукхевен нашел себе невесту! Едва успел начаться сезон, а самого завидного лондонского жениха ухитрилась похитить некая дочка викария! Подумать только: серая мышка и маркиз! Нашему корреспонденту удалось выяснить, что мисс Феба Милбери приехала в Лондон всего неделю назад. Однако этой прыткой особе удалось то, что до нее не могли сделать самые прелестные девушки Англии за три лондонских сезона, — она привлекла внимание одного из самых желанных мужчин в Англии, неотразимого Брукхевена. И теперь они помолвлены. Более того, вы не поверите: она проделала все это в ужасном прошлогоднем платье из муслина, с узором в виде веточек и с рукавами с буфами!»
У Фебы засосало под ложечкой. Она уронила газету на стол и дрожащим голосом проговорила:
— Так, значит, серая мышка?
Дейрдре как ни в чем не бывало продолжала завтрак.
— Ага. Деревенская серая мышка. Так пишут газеты. — Увидев, как Феба побледнела, Софи вскочила с места и бросилась к ней.
— Дейрдре, она сейчас упадет в обморок!
— Дыши глубже, — с сочувствием сказала Дейрдре. — Не стоит расстраиваться из-за таких пустяков. Тебе придется привыкнуть к тому, что каждый твой шаг будет привлекать внимание газетчиков и будет широко освещаться в прессе.
Феба заплакала.
— Дейрдре, перестань сейчас же. Ты только делаешь хуже, — шикнула на кузину Софи.
— Нет-нет. Дейрдре права. Просто я раньше никогда не задумывалась, что мне придется с этим сталкиваться. — «У меня в голове было одно: что в Брук-Хаусе я буду часто сталкиваться с Марбруком».
Все взгляды будут устремлены на нее. Будут придирчиво следить за каждым ее шагом, каждым словом — в обществе или за его пределами…
Ну и пусть смотрят. Пусть следят. Феба будет герцогиней.
Богатой герцогиней. У нее будет власть. Ее не будет волновать то, что о ней говорят. Ей будет все равно. Она получит неприкосновенность.
Да, это слово «неприкосновенность» не пустой звук.
Феба стала дышать ровнее, и румянец снова заиграл на ее щеках. Она улыбнулась кузинам:
— Спасибо. Мне уже лучше.
— Надеюсь. А то это как-то странно и нелепо: самая везучая девушка в Лондоне падает в обморок из-за одной газетной сплетни. Ты же не размазня какая-то.
Феба криво улыбнулась. Нет, похоже, у Дейрдре сочувствия она не найдет. Но не стоит рассуждать на эту тему.
— Ты права. Кроме того, кто читает подобную чушь? — Обе кузины уставились на Фебу изумленно.
— Как это кто? Все, — ответила Софи.
— Угу, — кивнула Дейрдре, которая продолжала свой завтрак.
— Ах… — проговорила Феба. Ну и что? Какая разница? Все равно это чепуха. Она не позволит, чтобы такие вещи управляли ее жизнью.
Потому что скоро у нее будет неприкосновенность. И свобода.
Увидев, что в семейной гостиной никого нет, Софи вздохнула с облегчением. Даже в библиотеке не было так уютно, как в этой залитой солнцем комнате, особенно в послеобеденный час.
