— Сюзанна! — позвал Кантен.
Она тотчас явилась. Расторопная, вся в хлопотах, она разрывалась между конторкой, кассой и рестораном, но возбуждение было ей даже к лицу.
— Присмотри за ним, — сказал Кантен.
— А что, он нехорош?
— Ну… всякое может быть… Если что, проводи его до вокзала.
— Согласись, это уж как-то чересчур, — вздохнула Сюзанна.
— Просто у него поезд. Вот и вся причина, — объяснил Кантен.
— Уже неделю идет эта катавасия, и он, бесстыжий, никак не угомонится. А как уедет, вот увидишь, мы оба будем жалеть.
— Не дай Бог, его занесет, как в прошлый раз. Но пока ничего. Будь это не он, мы бы, может, и внимания не обратили. Мы с тобой поневоле настороже, потому и…
Перечить мужу перед отъездом Сюзанна не стала и пообещала сделать, как он хочет. Ее тревожило, что он так переживает за молодого человека, но ведь это только говорило о его доброте, и, главное, он приоткрыл ей душу. Конечно, Фуке доставил им много хлопот, но, может, теперь благодаря ему они станут ближе друг другу. Только она хотела напомнить Альберу, что пора поторапливаться, как вдруг чутье подсказало ей, что в ресторане происходит что-то неладное. Она выглянула за дверь и увидела, что посетители, побросав вилки и ложки, столпились у входа. Мари-Жо, видимо, выскочила раньше всех и тут же бросилась к хозяйке. Женщины столкнулись в коридоре.
— Мадам, месье, идите скорее! Месье Фуке там, на площади!
— Ну и что?
— Он такое вытворяет!
— О Господи! — простонал Кантен.
Клиенты «Стеллы» с салфетками в руках высыпали в сад и смотрели на площадь Двадцать Пятого Июля; жители ближайших домов перегибались через балконные перила; на тротуаре уже собиралась толпа; лица у зевак вытянулись от любопытства, кто-то смеялся, кто-то ужасался. Посреди площади, около островка безопасности, нетерпеливо притопывая ногой, словно отталкивая его от себя, стоял Фуке. Он вытянулся в струнку, закинул голову и неотрывно глядел на дорогу, в правой руке он держал на отлете расстегнутую куртку и легонько поводил ею, задевая асфальт, левая, с оттопыренным локтем, упиралась в пояс, пальцы ее теребили воображаемое жабо.
— Уже три машины… он еле увернулся! — сказал какой-то бельгиец.
— Увернулся! Вы что, не понимаете? Он сам на них кидается! — возразил ему сосед.
— Идиоты! — громыхнул Кантен и, расталкивая зевак, ринулся на улицу.
Фуке, который в это время медленным кошачьим шагом обходил площадь, заметил его, одарил улыбкой и полупоклоном, а потом достал из кармана платок и бросил в сторону гостиницы. Едва он это проделал, как на пустую площадь выехала машина и пошла на поворот, набирая скорость. В ту же секунду Фуке рванулся наперерез и застыл в нескольких шагах от нее, дразня и приманивая еще ближе. Губы его шевелились — он явно шептал железному зверю нежные слова.
— Месье Фуке! — закричала Мари-Жо.
— Не ори! — осадил ее Кантен. — Поздно.
У водителя не осталось времени затормозить. Фуке стоял как вкопанный и только плавным движением провел курткой перед самым капотом несущегося на него автомобиля. В последний момент машина вильнула в сторону, едва не подхватив куртку вздыбленным боком, но все же не задела ни ее, ни безумного тореро. А тот лихо закинул куртку под мышку и освободившейся правой рукой поприветствовал зрителей. Трибуны взорвались ревом и свистом.
— Оле! — выкрикнул Фуке и подобрал платок, на котором отпечатался черный след колеса.
У Кантена аж дух перехватило. «Каков шельмец!» — прошептал он. А на площадь уже влетал новый автомобиль, чей пронзительный гудок заменял фанфары.
— Альбер! — взмолилась Сюзанна и вцепилась в рукав мужа.
В голове Фуке звенели трубы, солнце заливало арену. Отменный бык. Мощный корпус, сильные ноги, крупная голова, рога блестят, точно фары, он разъярен, он атакует… Но победит тореро… Ни шагу в сторону… стоять лицом к быку… «Бык налетает на мулету, и спрятанный под ней клинок пронзает сердце, он, смертоносный, принимает смерть, — продекламировал тореро. — Оле!»
Громоздкий «шевроле» сбросил скорость, затрясся и уткнулся мордой в бедро Фуке, а тот с победным видом оперся рукой на радиатор. Водителю каким-то чудом удалось затормозить, еще секунда — и колеса подмяли бы героя. Разом распахнулись дверцы с двух сторон, мужчина и женщина выпрыгнули наружу, потрясая кулаками, но…
— В чем дело? — осведомился выросший между ними и Фуке Кантен.
Место происшествия обступила толпа возмущенных свидетелей. Фуке же обводил кольцо зрителей ласковым взглядом, лицо его блестело от пота.
— Какой стыд! Устроить такое, когда люди приехали почтить память мертвых!
— Отстаньте от него! — прогремел Кантен. — Не видите — он не в себе!
— Вот именно, — подхватил водитель. — Где полиция? Кто-нибудь, позовите полицию! Я не просто частное лицо, каждый день вижу, во что обходится хулиганство на дороге. У меня два автосервиса в Домфроне, вот, пожалуйста, моя визитка.
Автосервис в Домфроне — что-то знакомое. Фуке повернул голову и узнал отца этой, как ее там… ну, той девчонки. Он радостно хмыкнул — какая удача! Выходит, он врезал этому чудо-папочке, с его трескучей тачкой и с мадам Мне-все-мало в придачу.
— Два уха и круг почета! — еле ворочая языком, пробормотал он.
— Что он там еще несет! — еще больше распалился отец Моники. — Ну где же полиция?
— В Бусбире, — злорадно сказал Кантен.
— А вы… я обычно обедал в вашем ресторане, но теперь, так и знайте, я туда ни ногой.
— Да наплевать!
Наконец явились полицейские, с недовольным видом, как всегда, когда им приходится вступать в дело не по своей инициативе и разбираться, кто прав, кто виноват. Эти двое, Гарсиа и Лалан, были к тому же новички, их только что перевели откуда-то из Шаранты. Скорее всего, они толком и не поняли, что лопочут эти нормандцы.
— Эй, карабинеры! Что я такого сделал? — возмутился Фуке. — Публика заплатила деньги, а я их честно отработал, чем они еще недовольны? Или вы думаете, я собирался задавить автомобиль? Убедитесь сами — на нем ни царапинки!
Чтобы не уходить с пустыми руками, полицейские решили задержать Фуке — он вроде был хуже всех одет. Зеваки шли за ними, пока не наскучило.
— Наконец-то! — воскликнул Фуке. — Триумфальное шествие, толпа поклонников несет меня по улицам города. Видите, месье Кантен, это достойная награда за мое искусство и храбрость.
— Ничего, малыш, я тебя в обиду не дам! — пообещал Кантен. Он шагал в толпе любопытных и просто кипел от негодования. Воротник его рубашки расстегнулся, галстук съехал набок.
Когда Фуке проснулся на лавке в полицейском участке, было уже темно, в помещении пахло чернилами и канцелярским клеем, и он удивился, как это его угораздило заснуть на почте. Скоро он разглядел широкую спину Кантена, тот стоял перед окошком, нависая над лампой с зеленым плафоном и словно разговаривая с ней. Лампа бубнила что-то в ответ.
