Когда я, наконец, сдался, мы с Лотаром отправились в центр города за сладостями — фрау Симачек их обожала настолько, что, наверное, даже пошла бы из-за них на преступление.
Мы вошли в изысканную кондитерскую в самом центре, на улице Грабен. За столиками сидела целая куча богатых старых дам, делившихся каждым кусочком торта со своими шпицами и болонками. Официантки, хоть они и ненамного моложе клиенток, одеты, словно воспитанницы закрытой школы для девочек. Лотар оставил меня у входа, а сам подошел к витрине со всякими кренделями, которые выглядели, как золотые брошки, да и стоили не меньше.
Он тихонько приподнял стекло — я успел увидеть, как рука его по локоть ушла под витрину. Извлек шесть бриошей и преспокойно положил их в сумку. Когда я это увидел, у меня остановилось сердце. Но вокруг все чудесным образом шло своим чередом. Официантки по-прежнему носились между столиками, как заведенные, а старушки ковыряли торты и крендели.
Словно Лотар на миг остановил время, а сам как раз в этот миг все и успел. Мне стало ясно: я только что видел, как работает настоящий художник. Когда мы отошли от кондитерской на несколько кварталов, Лотар остановился и с гордостью вытянул вперед руки. Они были недвижны, как камень.
— Смотри, — сказал он. — Не дрожат. Ни разу не дрогнули.
В ответ я показал ему свои. Было похоже, что у меня болезнь Паркинсона в последней стадии.
Лотар печально на меня посмотрел и потрепал по плечу:
— Наступит ли день, когда я достигну таких высот?
Всего этого хватило, чтобы фрау Симачек в моем воображении превратилась в суровую женщину, способную задушить нас голыми руками. И когда я увидел ее в дверях, со мной от смеха чуть не приключилась истерика. Квартирная хозяйка оказалась маленькой семидесятилетней старушкой с потрепанной сумочкой из крокодиловой кожи в руках. Надето на ней было нечто вроде мини-платья из шерсти и туфли на высоких каблуках. А накрасилась она так сильно, что даже зубам досталось. Я не знал, плакать или смеяться. В конце концов, это была первая жительница Вены, которая ради меня постаралась принарядиться.
— Бог в помощь вам, молодые люди, — приветствовала она нас с порога и, махнув рукой внутрь квартиры, спросила: — Можно войти?
— Ну само собой! Входите же в эту лучшую из комнат, — сказал Лотар, взявший на себя роль хозяина. В обычных обстоятельствах он изъяснялся на изысканном литературном немецком и теперь, чтобы не сбиться с венского диалекта, решил для надежности использовать некоторые выражения из австрийского фильма, который мы недавно вместе смотрели по телевизору.
Фрау Симачек пробралась через кухню в комнату и уселась на свободную кровать.
— Что будете пить, фрау Симачек? — осведомился Лотар.
— Пожалуйста, меланж. Нет, подождите-ка, лучше все-таки черный кофе. В последнее время у меня, знаете ли, что-то с желудком.
— Черный-черный? Сей минут, — крикнул Лотар и помчался на кухню. Но его голова тут же вновь высунулась из-за двери и проговорила: — А вы пока перекиньтесь словечком с Вальди. Вон тот, стриженый.
Фрау Симачек откинулась в кресле и положила сумочку из крокодиловой кожи к себе на колени. Она вздохнула, и взгляд ее остановился на мне.
— У него, наверное, даже имя есть?
Теперь следовала моя реплика.
— Целую ручки, разлюбезная госпожа. Я имею честь зваться Вальдемаром.
Такова была моя первая фраза на венском диалекте. Старания мои не пропали даром, брови фрау Симачек взмыли вверх.
— Ах, даже так! Да у него язык хорошо подвешен. Шарман.
— И денег полон карман, — добавил Болек, сидевший рядом со мной. Пока не было Лотара, он следил, чтобы все шло как надо.
Фрау Симачек ошарашенно на него посмотрела:
— Господин инженер! Просто какая-то эпидемия! И вы тоже заговорили вдруг по-немецки?
Болек покраснел и кивнул:
— Чуть-чуть, самую малость, разлюбезная госпожа.
Фрау Симачек снова повернулась ко мне:
— Вот, значит, как выглядит молодой человек, который желает здесь поселиться!
Я кивнул.
— А денег у вас для этого достаточно? Я беру по две тысячи в месяц.
Я кивнул, будто это само собой разумеется, будто я каждый день раздаю направо и налево по две тысячи шиллингов.
— Позволите ли полюбопытствовать, откуда вы же вы будете родом, молодой человек?
— Из Варшавы, разлюбезная госпожа.
— Варшава? Вы ведь тоже будете из Варшавы, господин инженер?
— Нет, я из Ченстоховы.
— Ах, вот как. Звучит ведь очень похоже. Мы, венцы, не очень хорошо запоминаем все эти чужие названия. А чем вы занимались у себя в Варшаве? Учились, как остальные?
— Нет, я был парикмахером.
Фрау Симачек просто потеряла дар речи. Потом захлопала в ладоши:
— Иисусе Христе! Я вас правильно ли расслышала? Парикмахером? А здесь, в Вене, вы ведь занимаетесь чем-то другим, так?
— Сейчас я работаю продавцом.
— Ну что ж, тоже неплохо. Не нужно стыдиться. Всякая работа почетна. Главное, чтобы платили. Мне дурно делается, когда я думаю, как все стало дорого. Возьмите хоть Юлиуса Майнля.
В этот момент в дверях возник Лотар с черным кофе и сдобными булочками на подносе и закричал:
— А вот и маленький сюрприз для нашей великодушной хозяйки!
— Я всего лишь маленькая вдова, Лотар, — засмущалась старушка и вытаращилась на сюрприз. — Не может быть! Они же от Демеля!
Она сказала это так, будто до сих пор пробовала булочки исключительно из кафе «Аида».
Лотар поставил поднос на подоконник, и фрау Симачек приступила к трапезе. Две булочки она положила на тарелку, а третью сразу же отправила в рот. Она даже помолодела при этом лет на десять.
Пришлось мне тут же распрощаться с надеждой попробовать лакомство. Болек хотел было взять одну, но Лотар взглядом остановил его.
— А вы хитрец, Лотар, — с полным ртом проговорила хозяйка. — Насквозь меня видите: догадались, что я просто теряю человеческий облик, когда речь идет о сладостях.
— Да что вы, — смущенно отвернулся Лотар.
Она потрепала его по коленке. Он подвинулся к ней поближе, чтобы ей с ее ревматизмом не пришлось тянуться слишком далеко.
Фрау Симачек повернулась ко мне и сказала:
— Вот что, Вальди. Вы мне нравитесь. Не будем тянуть резину. Вы можете себе позволить платить за квартиру? Две тысячи это все-таки две тысячи. А месяц быстро кончается.
— Думаю, смогу.
— Ну и хорошо.
Фрау Симачек с большим аппетитом умяла булочку и наконец с полным ртом произнесла то, чего все мы с нетерпением ждали.
