И тут Клэр заметила, что на нее смотрит Дуг. За пятнадцать лет они встретились впервые. Он взял ее за обе руки, и в его глазах она увидела прежние голод и любопытство, памятные ей с давних пор, — с тех пор, когда они каждый день возвращались из школы домой на автобусе № 62. Ей стало не по себе, а припомнив декабрьский концерт Бенжамена, она смутилась еще сильнее: тогда она поняла, что некоторые чувства не увядают, и неважно, сколько лет прошло, и неважно, сколько друзей, супругов и любовников появилось и сгинуло за эти годы. «Точно, — провидчески думала она, — Дуг всегда будет испытывать те же чувства ко мне, я — те же чувства к Бенжамену, а Бенжамен — к Сисили. Двадцать лет минуло, но по сути ничего не изменилось. И ничего не изменится».
Своими соображениями Клэр делиться не стала. Просто улыбнулась, когда Дуг отвесил ей комплимент:
— Выглядишь потрясающе.
— Ты тоже ничего. Я слыхала, ты влился в ряды аристократии. Общение с правящим классом тебе определенно к лицу.
Достойный ответ Дуг придумать не успел: его отвлек мужчина, стоявший за спиной Клэр, который явно хотел с ним поговорить. Это был высокий, немного робкий с виду человек лет семидесяти, в синей куртке, с седыми редеющими волосами. Он опирался на руку жены — дамы куда более крепкой, здоровой и властной. Их лица были Дугу знакомы, но имен он припомнить не мог. Клэр, заметив его растерянность, пришла на помощь:
— Ой, простите… вы ведь встречались раньше? Это мистер и миссис Тракаллей, мама и папа Бенжамена. Мы случайно набрели друг на друга у крикетной площадки.
— Здравствуй, Дуг. — Колин Тракаллей пожал ему руку, но не отпустил, а продолжал держать в своей, словно по забывчивости. — Ты молодец, многого добился в жизни. Мы с Шейлой очень за тебя рады. Любопытно только, как бы твой папаша к этому отнесся?
— Он был бы счастлив видеть вас здесь, это уж точно, — с искренним радушием ответил Дуг.
— Да, бывали между нами разногласия. А у кого их тогда не было! Но ведь это большой хороший завод, вот в чем самое главное. И никому не нужно, чтобы его снесли на металлолом.
— Вы все еще там работаете, Колин?
— Нет, вышел на пенсию четыре года назад. Когда возраст подошел, и ни минутой раньше, хочу заметить. Мы очень расстроились, когда услыхали о твоем отце, Дуг. Очень. Ему так и не удалось насладиться пенсией.
— Ну, все случилось очень быстро. Вряд ли он понимал, что происходит. Не самый плохой способ уйти.
— Как Айрин? Справляется?
— У нее бойцовский характер. Она бы с радостью пришла сюда сегодня, но ей недавно сделали операцию на бедре. На прошлой неделе я был у нее, отвозил в больницу и все такое. В общем, мы решили, что в частной клинике ей будет лучше.
— Что ж, — отозвался Колин, — на то и деньги, чтобы их тратить, верно?
— Теперь все с деньгами, — вставила Шейла Тракаллей. А затем — возможно, с целью сменить тему — добавила: — Мы думали, Бенжамен с тобой.
— Он где-то здесь. — Дуг начал оглядываться, внезапно сообразив, что не видел своего друга уже с четверть часа. — Он пошел кого-то провожать, но сказал, что скоро вернется. — Обернувшись к Филипу и Кэрол, Дуг с привычным недоумением и ноткой раздражения в голосе (ох уж этот Бенжамен!) спросил: — Никто не знает, куда он подевался?
* * *
Речи скоро утомили Мальвину, по ее лицу это было ясно видно. Не затем она сюда явилась, размышлял Бенжамен. Она приехала ради Пола, и не только для того, чтобы убедиться, что он находится там, где надо, на глазах тысяч людей, но и из элементарного желания побыть рядом с ним. Эти размышления злили Бенжамена, но отмахнуться от них не получалось. Но самое печальное — его чувства к ней остались прежними. Когда посреди речи Тони Вудли она повернулась к нему со словами «Похоже, мне пора сваливать», Бенжамен не раздумывая последовал за ней и проводил до автостоянки, расчищая путь в тесной толпе.
— Ты пропустишь все остальное, — сказала она в воротах парка. — Возвращайся обратно, к друзьям.
Он кивнул беспомощно. Ему было стыдно за то, что его так тянет к ней, но он ничего не мог с собой поделать. Это было выше его сил. И Мальвина, видимо угадав его состояние, прежде чем уехать, сказала странную вещь, поразительную вещь, которой он никак от нее не ожидал:
— Знаешь, Бенжамен, что бы ни случилось, как бы все ни повернулось… я всегда буду дорожить нашим знакомством. Никогда об этом не пожалею.
Она быстро, порывисто поцеловала его в щеку и шмыгнула прочь, как рыба, которая стремглав удаляется в безопасные воды. Бенжамен еще долго смотрел ей вслед.
А потом побрел назад, к сцене, находившейся на дальней оконечности парка, где Дуг, Фил и Кэрол занимали самую выигрышную позицию. Речи ораторов уже казались бессмысленным шумом, канонадой гулких выкриков, произносимых на языке, который Бенжамен давно забыл, — хотя толпа, очевидно, этот язык помнила. Бенжамен подумал, что мог бы с легкостью предсказать, когда зашумит очередной прибой одобрительных воплей и рукоплесканий, — толпа реагировала абсолютно рефлекторно, откликаясь на интонацию и ритм голосов, а не на смысл речей. Утром Бенжамен вышел из дома политизированным, ощущая свою причастность к происходящему, а сейчас, ближе к концу митинга, он, не противясь, погружался в нечто вроде вялой меланхолии — настроение, полностью противоположное тому, которое обещало начало демонстрации. Нет, так не годится. Он снова встанет рядом с этими людьми плечом к плечу, а потом вместе с друзьями отправится в паб, где они поведают друг другу, какой необыкновенный выдался день, какой заряд бодрости они получили. Вероятно, его родители уже добрались до митинга, и, конечно, они тоже захотят пойти в паб. Вот в чем заключается его долг: быть с ними. Вот что обязан делать здравый и приличный человек.
Бенжамен двинул через автостоянку, приближаясь к толпе. Палатка с хот-догами наполняла воздух запахом мяса с луком, а совершенно седой краснолицый человек с профсоюзными эмблемами, сверкавшими на его цилиндре и жилетке, продавал детям воздушные шарики. Бенжамен засмотрелся на двух маленьких девочек лет пяти и трех — с важным видом они крепко держали шарики за нитку, пока их мать возилась, отрывая крышку с пластиковой коробки для завтраков, из которой она в итоге извлекла сэндвичи с джемом, завернутые в пищевую пленку.
Пятилетняя взяла сэндвич и принялась есть, но ее младшую сестру подвела координация. Потянувшись к сэндвичу, малышка выпустила из пальцев нитку, и желтый шарик немедленно взмыл вверх. Девочка задрала голову, и в первый момент лицо ее ничего не выражало, но вскоре в ужасе застыло.
— Мамочка! — закричала девочка и попыталась схватить шарик, но он был уже слишком высоко. — Мама!
В ушах Бенжамена этот вопль звучал куда громче, куда убедительнее, чем гортанное камлание, доносившееся со сцены. Он бросился вдогонку за шариком, приговаривая: «Я его поймаю! Поймаю!» Бенжамен слышал себя словно издалека, а мама девочки смотрела на него с испугом и полной уверенностью, что перед ней сумасшедший. Девочка тоже таращила на него глаза, но Бенжамену было все равно: его взгляд был прикован к шарику, взявшему курс на каштановые деревья, росшие у ограды парка. Шарик набирал скорость, Бенжамен старался не отставать, расталкивая плотные группки митингующих; вдогонку ему полетело «какого черта?..», когда он схватил за плечо какую-то женщину. Выбравшись из толпы на более-менее открытое место, Бенжамен бросился бежать, но было уже слишком поздно. Желтый шарик поднимался выше и выше, зацепился за ветку, ловко высвободился и поплыл по серому апрельскому небу, кувыркаясь, вычерчивая замысловатые петли, пока почти не исчез из виду, пока не растаял медленно в бесконечном пространстве, оставив по себе лишь огненную желтую точку на сетчатке и горькое, невыносимое чувство утраты…
