На случай, если тебя это интересует: мужчина с Эдгар-стрит не так давно сел на поезд, следующий в какой-то богом забытый шахтерский городишко. Уверен, эта новость снимет камень с твоей души.
Ну а теперь снова за дело!
Крести — масть серьезная. Помни, сынок, что кресты и на кладбище ставят.
Остается один вопрос. Ты готов к новым приключениям?
Впрочем, это риторический вопрос. К бубновому тузу ты готов не был.
И тем не менее неплохо справился!
Итак, удачи, и смотри, не подведи нас. Уверен, ты уже понял: твоя жизнь напрямую зависит от успеха в этом деле.
Счастливо оставаться.
Отлично.
Просто замечательно.
Меня всего трясет от страха: какие ужасы готовит трефовый туз? Разум строго предупреждает: ни в коем случае не бери эту карту! С перепугу мне в голову приходит бредовая идея скормить туз Швейцару.
Но проблема в том, что я физически ощущаю присутствие карты. Она лежит на полу, и большой палец ноги ее чувствует. Меня пригибает вниз. К полу. К карте. Словно на спине тяжеленный крест.
Я поднимаю этот прямоугольный кусок картона.
Все, я уже держу его в руках.
И смотрю на него.
И читаю то, что на нем написано.
С вами бывает так: вы что-то сделали и лишь через некоторое время поняли: «Блин, что я наделал-то?» Вот именно это со мной и произошло. В результате я прочел написанное на трефовом тузе. Думал, что увижу новый список адресов.
И ошибся.
Разбежался, однако. Решил, все будет так же легко. Как же. В этот раз — никаких адресов! С чего я взял, что послания будут всегда одинаковыми. Предсказуемость — не наш девиз. Испытание должно следовать за испытанием, и при этом сопровождаться сюрпризами — вот наш девиз.
Так что в этот раз на карте записаны не адреса, а фраза.
Одна только строчка.
Вот такая:
Помолись у камней дома твоего
И вот теперь у меня к вам вопрос. Кто-нибудь может мне объяснить, что все это значит?! С адресами, по крайней мере, было понятно. А что такое «камни дома твоего»?! Это может быть что угодно, где угодно и даже кто угодно. И как мне идти туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что?
Однако фраза что-то шепчет.
Карта мягко говорит на ухо: стоит сделать усилие, и нужное воспоминание тут же всплывет.
Время идет, но ничего так и не всплыло.
И вот я сижу, смотрю на карту, а у моих ног мирно похрапывает глупый старый пес.
Я просыпаюсь на диване скрюченный, все затекло. Затылок, похоже, кровоточил. На подушках — следы крови, ржавого цвета короста покрывает шею. Плюс все тело болит, хотя боль уже не острая, атакующая приступами, а тупая и ноющая. Постоянная.
Карта лежит на журнальном столике. На поверхности много пыли, но трефовый туз смотрится вполне естественно, словно всегда там лежал.
Снаружи темно.
Из кухни льется оглушающе яркий свет.
Шея и спина — все в подсохшей крови — чешутся. Я говорю себе, что надо выпить. Выключаю свет и на ощупь пробираюсь к холодильнику. На нижней полке нахожу пиво и иду с ним обратно в гостиную, приговаривая: «Так давайте же пить и веселиться!» То есть, в моем случае, все, что угодно, только не смотреть в сторону карты. Я поглаживаю Швейцара ногой и думаю: «Который, интересно, час? И какое число? И вообще, что показывают по телевизору?» Хотя, чтобы включить телик, нужно же встать… На полу лежат и смотрят на меня книги. Не буду я их читать.
Что-то теплое стекает по шее.
Похоже, затылок опять кровоточит.
4
Просто Эд
— Еще одну прислали?
— Да.
— Какая масть?
— Трефы.
— А ты так и не выяснил, кто их посылает?
Тут Одри замечает подтеки пива у меня на куртке и подсыхающую кровь на шее.
— О боже правый, что случилось?
— Все в порядке, не волнуйся.
По правде говоря, я чувствую себя жалким придурком. Ибо с первым лучом солнца выскочил из дома и побежал — куда? Правильно, к Одри. За помощью. И только обменявшись с ней парой реплик, я понимаю, что весь дрожу. Солнышко пригревает, но кожа отчаянно пытается оторваться от плоти.
«А почему она держит меня на пороге?» — вяло удивляюсь я, и ответ вырисовывается сам, после нескольких мгновений неловкого молчания: это парень с работы.
— Кто там? — спрашивает он.
— А, это… — начинает мяться Одри.
Она неловко себя чувствует, это видно.
А потом небрежным тоном роняет:
— Просто Эд зашел.
Вот так. Просто Эд.
— Ладно, до скорого тогда.
И я начинаю пятиться, ожидая…
Чего ожидая?
Да того, что она пойдет за мной.
Но Одри не идет.
Только выходит на крыльцо. И спрашивает:
— Ну ты же будешь дома позже?
— Не знаю, Одри, — продолжаю пятиться я.
И это правда. Я и впрямь не знаю, буду ли дома. Джинсы кажутся невообразимо старыми, они оплетают мне ноги, как побеги вьюна. Рубашка обжигает холодом. Куртка царапает руки, волосы растрепаны, а глаза, судя по ощущениям, красные от недосыпа. А еще я так и не узнал, какое сегодня число.
«Надо же, просто Эд», — думаю я. И поворачиваюсь.
Просто Эд уходит.
Просто Эд уходит быстро.
Ускоряет шаг, пытаясь перейти на бег.
Но спотыкается.
Загребает ногой землю и снова идет медленно. Из-за спины слышится голос Одри, она зовет, громче и громче:
— Эд? Эд?!
Просто Эд оборачивается.
— Я потом зайду, ладно? — спрашивает она.
Просто Эд смиренно вздыхает — ладно.
— Хорошо, — говорит он вслух. — Пока.
И идет прочь. Внутреннему зрению предстает образ Одри, как она стоит в дверях. На ней болтается футболка, — Одри в ней спит. Немного взъерошенные после сна, красивые волосы. Округлые бедра. Стройные, золотистые от загара ноги. Сухие, еще пухлые со сна губы. Следы поцелуев на шее.
Она пахнет близостью, пахнет сексом.
Я корчусь в безмолвной муке: «О, как бы я хотел, чтобы такой запах шел и от меня».
Но от меня разит запекшейся кровью и пролитой на куртку выпивкой.
