— Ходят слухи, что у нас новый министр социального благоденствия, — сказал я.
— Разве можно верить слухам? — ответил Пьер Малыш.
— Мистер Смит привез рекомендательное письмо к доктору Филипо. Я не хочу, чтобы он допустил оплошность.
— Пожалуй, ему лучше несколько дней обождать. Я слышал, что доктор Филипо в Кап-Аитьене или где-то на севере.
— Там, где идут бои?
— Сомневаюсь, чтобы где-нибудь шли серьезные бои.
— А что за личность этот доктор Филипо?
Меня разбирало любопытство, хотелось побольше узнать о человеке, с которым я теперь был вроде как в дальнем родстве, раз он умер у меня в бассейне.
— Очень невыдержанная личность, и в этом его беда, — сказал Пьер Малыш.
Я сложил газету и вернул ее.
— Я заметил, что вы не упомянули о приезде нашего друга Джонса.
— Ах да, Джонса! Кто он, в сущности, этот майор Джонс? — И тут я понял, что он пришел не за тем, чтобы сообщить нам сведения, а чтобы выудить их у нас.
— Наш попутчик. Вот и все, что я о нем знаю.
— Он утверждает, будто он — друг мистера Смита.
— Значит, так оно, наверно, и есть.
Пьер Малыш незаметно отвел меня за угол веранды, где нас не могли видеть Смиты. Его белые манжеты далеко высовывались из рукавов пиджака, прикрывая черные руки.
— Если вы будете со мной откровенны, — сказал он, — я, пожалуй, смогу вам кое-чем помочь.
— Откровенен в чем?
— В отношении майора Джонса.
— Лучше не зовите его майором. Ему это как-то не подходит.
— Значит, вы думаете, что он скорее всего не...
— Я ничего о нем не знаю. Ровно ничего.
— Он хотел поселиться у вас в гостинице.
— По-видимому, он нашел другое место.
— Да. В полиции.
— Но за что?..
— По-моему, они обнаружили что-то недозволенное у него в багаже. Не знаю, что именно.
— А британское посольство об этом извещено?
— Нет. И не думаю, чтобы они могли ему помочь. В такие истории предпочитают не вмешиваться. Пока с ним обращаются прилично.
— Что вы посоветуете, Пьер Малыш?
— Возможно, тут какое-то недоразумение, однако, как всегда, это вопрос amour-propre [самолюбия (фр.)]. У начальника полиции болезненное amour-propre. Если бы мистер Смит поговорил с доктором Филипо, доктор Филипо, может, и согласился бы поговорить с министром внутренних дел. Тогда майор Джонс мог бы отделаться штрафом за нарушение каких-то формальностей.
— А что он нарушил?
— Ваш вопрос сам по себе чистая формальность.
— Но вы же только что мне сказали, что доктор Филипо уехал на север?
— Верно. А может, мистеру Смиту лучше повидаться с министром иностранных дел. — Он гордо помахал газетой. — Министр теперь знает, какая мистер Смит персона, он наверняка читал мою статью.
— Я сейчас же поеду к нашему поверенному в делах.
— Неверный ход, — сказал Пьер Малыш. — Задеть национальную гордость опаснее, чем самолюбие начальника полиции. Правительство Гаити не признает протестов иностранных держав.
Почти тот же совет дал мне чуть попозже наш поверенный в делах. Это был человек с впалой грудью и тонкими чертами лица, при первом знакомстве он напомнил мне Роберта Луиса Стивенсона. Он говорил с запинкой и как бы посмеиваясь над своим невезением, но сделала его таким жизнь в Гаити, а отнюдь не происки туберкулеза. Он обладал иронией и мужеством человека, привыкшего к неудачам. Например, у него в кармане всегда лежали черные очки; он надевал их при виде тонтон-макутов, которые носили черные очки для устрашения, вместо мундира. Он собирал библиотеку по флоре Карибского побережья, но отсылал почти все книги, кроме самых обиходных, на родину, так же как отослал своих детей, зная, что посольство каждый день могут облить бензином и поджечь.
Он выслушал мой рассказ о злоключениях Джонса, не перебивая и не выказывая нетерпения. Я уверен, что он также не удивился бы, если б я ему рассказал о смерти министра социального благоденствия в моем бассейне для плавания и о том, как я распорядился его трупом, однако, мне кажется, в душе он был бы мне благодарен за то, что я не прибег к его помощи. Когда я кончил, он сказал:
— Я получил из Лондона телеграмму насчет Джонса.
— Капитан «Медеи» тоже получил запрос от владельцев пароходной компании из Филадельфии. Но в ней не было ничего определенного.
— Да и моя телеграмма, пожалуй, только предостережение. Мне советуют не оказывать ему особого содействия. Подозреваю, что он надул какое-то наше консульство.
— Тем не менее английский подданный — в тюрьме...
— О да, согласен, это уж чересчур. Не надо только забывать, что даже у этих сволочей могут быть свои причины... Официально я буду предпринимать шаги, но со всяческой осторожностью, как мне предложено в телеграмме. Прежде всего потребую произвести расследование по всем правилам. — Он протянул руку к письменному столу и рассмеялся. — Никак не отучусь хвататься за телефонную трубку.
Он был идеальный зритель — зритель, о котором каждый актер может только мечтать, умный, внимательный, насмешливый и в меру критический. Это была наука, которой он овладел, посмотрев множество хороших и плохих представлений заурядных пьес. Не знаю, почему я вспомнил вопрос, который задала мне перед смертью мать: «Какую роль ты сейчас играешь?» Наверно, я и сейчас играл роль — роль англичанина, озабоченного судьбой соотечественника, роль солидного дельца, который знает свой долг и пришел посоветоваться с представителем своего монарха. На это время я забыл сплетение тел в «пежо». Поверенный, безусловно, осудил бы меня за то, что я наставляю рога члену дипломатического корпуса. Подобные выходки относятся к жанру фарса.
— Мои запросы вряд ли принесут пользу, — сказал он. — Министр внутренних дел заявит, что дело находится в руках полиции. И скорее всего, прочтет мне лекцию о разделении законодательных и исполнительных функций. Я вам когда-нибудь рассказывал про своего повара? Это было в ваше отсутствие. Я давал обед своим коллегам, и повар вдруг исчез. Он ничего не успел купить. Его схватили на улице, по дороге на рынок. Жене пришлось подать консервы, которые мы держим на аварийный случай. Вашему сеньору Пинеда не понравилось суфле из консервированной лососины. — Почему он сказал «вашему» сеньору Пинеда? — Позже я выяснил, что повар сидит в полиции. Его выпустили на следующий день, когда обед был уже позади. В полиции его допрашивали, кто ко мне ходит. Я, естественно, заявил протест министру внутренних дел, сказал, что надо было меня предупредить и я охотно отпустил бы повара в полицию в удобное для меня время. Министр на это ответил, что он гаитянин и поэтому может поступать с другим гаитянином, как ему заблагорассудится.
