— Христиане предали нас, как уже было в Немирове! — крикнул он евреям, сжимая в руке нож. — Так давайте же отомстим, отомстим за Всевышнего и Его Тору!
Как огонь, разгорелись его слова в сердцах людей. Терять было нечего. Со смертью давно примирились, но не хотели даром отдать свою жизнь. Вспыхнул древний еврейский гнев. Засверкали ножи, и по толпе, как далекий гром, прокатился зловещий рокот:
— Продали нас!
— За Немиров!
— За еврейскую кровь!
— За веру и за Тору!
И две тысячи человек, все как один, молодые и старые, с ножами в руках двинулись на поляков. Вскоре воевода, солдаты, польские женщины и дети, все, кто находился в крепости, были окружены разъяренной толпой. Кольцо сжималось. Еще мгновение — и начнется резня.
Вдруг кто-то крикнул:
— Что вы делаете, сыновья Израиля, милосердные из милосердных?
Толпа замерла. На середину вышел старик с короткой белой бородой и в белом халате. Сухой, костлявой рукой он остановил взбешенных людей.
— Горе глазам, которые это видят! — воскликнул он. — Это ли милосердные из милосердных? Как вы могли забыть о величайшем испытании?
Толпа смотрела на белую бороду, обнаженные руки, длинный халат. Мендл, взглянув в лицо старику, почувствовал страх: это был праведный портной.
— Все евреи в ответе друг за друга! — возвысил голос старик. — Если вы перебьете христиан, они начнут убивать евреев в других городах. Евреи не должны быть жестокими, мы не можем мстить. Только Всевышний может отомстить за нас! Приберегите мужество для величайшего испытания, для смерти за Тору, за веру наших отцов!
— Они продали нас казакам! Они хотят нас вырезать, как в Немирове! — крикнул кто-то из толпы.
— Чем же вы хуже немировских евреев, погибших смертью праведников? Всевышнему потребовались наши души, отдадим же их Ему с радостью. Мы не уподобимся гоям. Они продали нас, так пусть гнев Божий падет на их головы, пусть они заплатят Ему за еврейскую кровь, которая льется как вода. Мы не оскверним местью праведную смерть, которой требует от нас Всевышний. Мы должны видеть и молчать, такова Божья воля. Отдайте оружие, евреи! Если Всевышний захочет нас спасти, нам не понадобятся эти куски железа и дерева. Тому, в чьей руке земля и небо, не нужно человеческое оружие. Оно нужно гоям, в нем их сила. А наша сила — Всевышний, для Него приберегите мужество. Оно еще пригодится, когда придет величайшее испытание.
И вот уже кто-то вышел из толпы, приблизился к полякам, трясущимся от страха, не понимающим, что происходит, и швырнул нож к ногам воеводы.
Стали подходить остальные, бросать на землю ненужное человеческое оружие.
И улыбались люди, глаза сияли, лица светились непонятным, неземным счастьем. Падало оружие к ногам пана, но никто не посмотрел ему в глаза, никому не было до него дела, другие мысли овладели людьми.
Воевода отдал приказ, и поляки открыли ворота. Ни слова не сказали евреи. Солдаты окружили их и велели идти, и евреи двинулись в путь. Впереди раввины в талесах, следом остальные. И вскоре весь народ, мужчины, женщины и дети запели:
Бог — свет мой, помощь моя.
Перед кем мне дрожать?
Бог — ограда моей жизни. Кого мне бояться?
Так с пением шли они навстречу смерти.
Глава 14 За веру отцов
Ибо за Тебя убивают нас каждый день.
(Псалмы, 44:23).
Казаки поджидали снаружи. Они согнали евреев вместе, как стадо овец, и повели в огромный сад, окруженный забором. Среди двух тысяч человек было несколько раввинов, был здесь реб Арон, глава тульчинской ешивы, были другие великие ученые, знатоки Талмуда. Был здесь и праведный портной. Он тоже шел со всеми, одетый в погребальное облачение, завернутый в талес. Канторы пели, не давая людям впасть в отчаяние, потерять мужество. Остальные подпевали:
Если ополчится на меня войско,
не дрогнет сердце мое,
Если начнется против меня война,
не потеряю надежды.[38]
Евреи не знали, какая судьба им уготована, останутся они в живых или будут убиты. Им было все равно. Непонятное мужество воодушевляло их. Они видели перед собой распахнутые ворота рая. Не смерти боялись люди, боялись только, что их разлучат, отберут жен и детей. Каждый был готов сам умертвить своих близких, лишь бы не дать их осквернить. Женщины не сводили глаз со своих мужей. Все понимали, что смерть близка, но никто не плакал, не плакали даже дети. Пение уносило их ввысь, земные чувства отступили, исчезли, люди будто уже перешли в другой, великий, бесконечный мир.
Стоял конец лета, плоды уже созрели в саду, сияло солнце. Светлым, праздничным выглядел мир, и все были вместе. Канторы пели. Многие уже видели голубое сияние, небо уже открылось для них. Они уже плыли в бесконечности и слышали пение, льющееся там, где Бог сидит в окружении праведников и учит с ними Тору. Даже детям казалось, будто это великий Судный день, и сейчас явится пророк Моисей, и царь Давид заиграет на арфе. И приедет Избавитель на белом коне. Он уже едет, спускается с облаков, все ждут, и вот он здесь… Он уже здесь.
Страха не было, была радость. Бесконечная, глубокая радость царила среди людей. Отцы, матери, дети были вместе, весь народ стал одной семьей. Мужчины держали друг друга за пояса, дети прижимались к матерям. Посередине стояли раввины и канторы. Вдруг кто-то начал читать праздничную молитву: «Восхвалите Бога! Восхвалите, рабы Господа, восхвалите имя Господа![39]»
Молитву подхватили канторы, за ними — все остальные, и сад наполнился пением:
От восхода солнца до захода прославляемо
имя Господа!
Над всеми народами Господь, над небесами
слава Его.
Кто подобен Богу нашему, обитающему
в вышине?[40]
И не замечают евреи, что в саду становится все больше казаков и татар с шипастыми булавами или кривыми саблями в руках. Татары маленькими, прищуренными глазками глядят на женщин и девушек. Ничего не видят евреи, только тесней прижимаются друг к другу, женщины и дети — в середине, вокруг — мужчины, которые держат друг друга за пояса:
Из тесноты воззвал я к Богу, меня на свободу
вывел Он.
Господь со мной, не устрашусь. Что сделает мне
человек?
Господь мне помощник, и не отведу глаз от врагов
своих[41]
Прозвучала труба, казаки крикнули «Ура!» и пропустили вперед худого низенького человечка. В жаркий летний день на нем была длинная меховая бурка и меховая шапка, украшенная перьями. Солнце припекало, бурка волочилась по земле. За ним шел поп в шелковом женском платье и нес огромный крест. Следом за попом — церковный хор. Певчие несли знамя с изображением Христа. Евреи не обратили внимания ни на гетмана Кривоноса, ни на церковную процессию, они закрыли глаза, чтобы не видеть креста, и запели громче:
