Например, согласно русским летописным свидетельствам, в 860 —1015 гг. даннические отношения народов Прибалтики с Новгородским княжеством как частью Киевской Руси поддерживались в основном регулярно и добровольно. Начиная с 907 года и на протяжении всего X столетия чудь (эсты) принимали участие в заграничных походах Олега и других русских князей на Царьград (Константинополь), что также было явным проявлением добровольных дружеских отношений чудских племен с русскими. С 1015 по 1030 г., в период междоусобиц сыновей Владимира I Крестителя, взимание дани русскими князьями со всех прибалтийских племен совершенно прекратилось. И лишь в 1030 г. Великий князь Киевский Ярослав Мудрый вновь восстановил этот обычай. В этом году он впервые строит на чудской и леттской земле крепости Юрьев (Тарту) и Герсик (Ерсику), задачей которых являлась оборона дальних подступов к русским границам, конкретно —от скандинавских викингов, которые нападали более всего на корсь, расселявшуюся на западном побережье Балтийского моря в Ирбенском заливе. Основной целью этих нападений было достижение Полоцка, расположенного далеко от моря на Западной Двине. Богатое Полоцкое княжество также имело свой активный форпост в Ливской и Леттской землях на нижнем течении Даугавы (Западной Двины) — крепость Кокнес (Кукейнос, Кокенгаузен) и распространило фактически свое влияние на всем течении Даугавы.
Исследователь подчеркивает: все эти обстоятельства создавали у русских князей уверенность, что дальние подступы Новгорода, Полоцка и Смоленска надежно защищены от вторжения, а у союзных Руси народов Прибалтики —уверенность, что в случае агрессии русские князья не пропустят захватчиков в свой регион, и, следовательно, сохранится неизменным и племенное статускво для ливов, леттов и чуди. Однако в начале XII столетия положение в Прибалтике резко изменилось, хотя опасное значение этих перемен не было сразу замечено и должным образом оценено ни местными народами, ни князьями Киевской Руси. «Из земли окраинной, тихой, неизвестной Прибалтика в какие-нибудь три-четыре десятилетия превратилась сразу в «проходной двор», в арену ожесточенных войн, в район разорения и истребительных набегов заморских пришельцев»[189].
А ведь началось все довольно просто, даже случайно. В 1158 г. к устью Западной Двины был прибит бурей корабль немецких купцов, которые таким образом открыли для себя новый, неизведанный край, населенный немногочисленным слабым племенем «язычников», настолько наивных и далеких от тогдашней европейской цивилизации, что у них с огромной выгодой можно было выменивать необходимые немцам товары. Ну а вслед за купцами в Прибалтику, разумеется, тотчас явились немецкие католические миссионеры из архиепископства Бременского.
Явились с целью завоевать и окрестить этих «язычников». Началась стремительная военно-церковная колонизация края, наталкивавшаяся на ожесточенное, отчаянное, но совершенно недостаточное и, подчеркивает историк, технически наивное сопротивление аборигенов[190].
Собственно, так, с истории немецкого вторжения на территорию данников Руси —ливов и эстов, — и начинается политическая история Прибалтики. Ввиду того что первыми жертвами вторжения были именно ливы, то и все захваченные далее территории получили название Ливонии (по-латыни Livonia, по-немецки Livland). Быстро разобравшись в отсутствии прямого административного управления этими территориями со стороны Киева, немцы в течение всего трех десятилетий, с 1186 по 1219 г., крестом и мечом покорили и подчинили себе прибалтийский край, создав там первые государственные образования. Но, понятно, что принадлежали эти новообразованные государства отнюдь не местным, коренным народностям, к тому времени так и не развившим свое общество до создания государственности, а исключительно немецким пришельцам, «импортировавшим» в Прибалтику государственные порядки Священной Римской империи германской нации. Историк В. В. Похлебкин выстраивает следующую хронологическую картину этих событий. 1158 г. — первое вторжение немецких купцов. 1186 г. — образование в нижнем течении Западной Двины «Икскюльского[191]епископства в Руси». 1201 г. — перенесение епископской резиденции из Икскюля в Ригу и отделение «епископства Ливонии» от Бременской епархии. 1202 г. — создание викарного Земгальского епископства.
Таково, вкратце, было начало захвата Балтийского плацдарма западными агрессорами. И, подчеркивает исследователь, с самого начала захватническими действиями немецких, а впоследствии датских и шведских завоевателей-крестоносцев в Прибалтике руководила Римскокатолическая церковь так же, как мог видеть выше читатель, руководила она откровенно захватническими Крестовыми походами европейцев на Ближний Восток. Это объяснялось тем, что «немецкие, шведские, датские крестоносцы видели перед собой лишь ближайшие цели, ближайшие объекты захвата. Напротив, руководство католической церкви, стоявшее над светскими властителями и духовными князьями, могло ясно обозреть общую ситуацию и широко планировать политику «продвижения на Восток», политику захвата и порабощения целых стран и народов. Именно католическая церковь являлась той организующей силой, которая объединила толпы «крестоносцев», создала в Ливонии духовно-рыцарское государство и возглавила завоевание прибалтийских земель. За грабеж и порабощение прибалтийских народов, за потоки крови, пролитые завоевателями, римская курия несет не меньшую ответственность, чем немецкие, шведские и датские рыцари»[192].
Ни в коем случае нельзя также забывать о том, что, отмечает уже другой исследователь, «вторжение в Прибалтику, а затем в Литву, Польшу и Русь немецкие крестоносцы осуществляли тогда, когда борьба их бывших союзников, крестоносцев-франков в Передней Азии была еще в полном разгаре. Действия крестоносцев и на Средиземном, и на Балтийском, и на Черном морях направляла папская курия. Курия отлично понимала взаимосвязь всех направлений этих походов. Крестоносцы, вторгшиеся в Прибалтику, сумели обеспечить себе достаточно широкий приток людских подкреплений и средств в немалой степени потому, что этот Крестовый поход был сразу же официально приравнен курией к походу на арабов. Германская империя хотя и враждовала с курией, но в прибалтийском вопросе их интересы совпадали. Политические цели и германских императоров, и папской курии требовали создания здесь постоянных феодальных колоний для контроля над балтийской торговлей и политического давления на Швецию, Норвегию, Данию и Польшу, а главное —для наступления на Русь, чтобы обеспечить алчное немецкое дворянство новыми землями, а католическую церковь —источниками богатых доходов…»[193]
