Доктор неопределенно хмыкнул.
— Вы не против меня поцеловать? Но сначала надо запереть дверь.
Он поднялся и запер дверь.
— Хотите, чтобы я все с себя сняла?
— Да.
— Вы не особенно разговорчивы, верно?
— Мы и так понимаем друг друга.
Она поднялась, и они поцеловались.
— Отвернитесь, — попросила она.
— Хорошо, — сказал он.
— Вы могли бы выключить верхний свет?
— Я выключу, — ответил он и выключил верхний свет. — А тот, другой, я лучше оставлю.
— Я не против этого света. Я имела в виду только верхний.
Через несколько минут она снова заговорила. Она лежала у него на кушетке, прикрывшись нижней сорочкой, под которой уже ничего не было.
— Вы тоже все с себя снимите.
— Я собираюсь это сделать.
Их соитие продолжалось недолго, и только когда он вошел в нее, она произнесла первые за все это время слова: «Господи, как мне этого не хватало».
— И мне тоже, — сказал он.
Когда они кончили, она спросила:
— Можно мне еще одну сигарету?
— Угу.
— Где вы живете? Все еще в отеле?
— Да.
— Очень жаль, — сказала она. — А вы когда-нибудь уезжаете из города? В Нью-Йорк или Филадельфию?
— С тех пор как я здесь поселился, только один раз.
— Я бы хотела, чтобы мы лежали на настоящей кровати и не надо было спешить.
— Но вы довольны, верно?
— Конечно. Разве по мне не видно? Вы же доктор.
— Но не в данную минуту.
— Приятно это слышать. А вдруг у меня будет ребенок?
— Будем надеяться, что нет.
— Будем надеяться, что так оно и есть. Я вам понравилась?
— Да.
— Настолько, что вам хочется встретиться со мной еще?
— Конечно.
— Когда?
— Ну… я точно не знаю. Вы сами решите.
— Через неделю?
— Значит, в понедельник? Хорошо.
— Мне прийти сюда с моим больным пальцем, или как?
— Приходите немного позже, после половины девятого.
— Как скажете. Мне тоже не хочется, чтобы кто-нибудь меня увидел. Я уважаемая вдова, у меня бизнес, и мне не нужны никакие сплетни.
— Это хорошо.
— И вы меня моложе. Я всегда считала, что женщина, которая… ну, наверное, это не имеет особого значения, верно?
— Нет, наверное, не имеет.
— Поцелуйте меня еще раз, и потом я, наверное, начну двигаться домой.
Он быстро поцеловал ее в губы.
— Только теперь понимаю, что я упустила за эти два года. Но у вас это, должно быть, было не так давно.
— Нет, — сказал он.
— Мужчинам везет. Если вдруг вас в следующий понедельник вызовут на дом, мы сможем встретиться через две недели?
— Я буду здесь.
— Наверняка?
— Ну если только не какой-нибудь несчастный случай или что-нибудь в этом роде.
— Мне уже хочется, чтобы наступил следующий понедельник, а это все еще этот понедельник. Если бы я могла пойти с вами в отель.
— А где вы живете?
— С отцом и матерью. Они оба дышат на ладан. За ними все время ухаживает медсестра.
Почти целый год Лотти и Ингрэм удовлетворяли потребности друг друга, и ни одна душа в Гиббсвилле об этом не знала. Он был первым и долгое время единственным мужчиной, приходившим к ней в квартиру, но она никогда не приглашала его на вечеринки, которые время от времени у себя устраивала, — вечеринки с покером, виски и пивом. Лотти и Ингрэм таки не влюбились друг в друга, и когда Ингрэм сказал Лотти, что собирается жениться на девушке с Лэнтененго-стрит, она втайне почувствовала облегчение. К тому времени их сексуальные отношения уже стали не более чем рутиной, и, кроме того, Лотти начинала с интересом прислушиваться к тому, что говорил Ллойд Уильямс, который стал завсегдатаем ее вечеринок с покером.
Ей было сорок один, когда она вышла замуж за своего ровесника, Ллойда Уильямса, и в их брачную ночь с изумлением обнаружила, насколько Ллойд был несведущ в вопросах секса. Лишь недели спустя она полностью и окончательно убедилась в том, что от Ллойда можно было ожидать только любовных игр, но никак не удовольствия от соития. Лотти слышала о подобного сорта мужчинах, а теперь она за такого вышла замуж. Два года она поддавалась его приемам, которые только возбуждали ее, но не давали ей полного удовлетворения. «Что с тобой? — бывало, спрашивал он. — Тебе же это нравится? Большинству женщин это нравится». Он сердился, расстраивался и впадал в отчаяние от того, что сердилась и впадала в отчаяние Лотти. Ее годы уходили, и она подумывала о том, чтобы его бросить, снова открыть свой шляпный магазин, но какое объяснение она сможет предоставить окружающим или даже своим приятельницам? Он не пьяница, не бьет ее, поселил ее в своем доме, и с общественной точки зрения он куда лучше Джимми Франклина. Но вот однажды случайно она узнала о нем то, что хотя и не принесло ей удовлетворения, но все же немного утешило.
— Разве у тебя никогда не было настоящего полового сношения с женщиной?
— Конечно, было, — сказал он.
— С теми шлюхами?
— Да, с теми шлюхами.
— Тогда почему ты не можешь этого со мной?
— Я не знаю, — сказал он.
— У меня ведь такое же строение.
— Мне и с ними это никогда не нравилось.
— Что же тебе не нравилось?
— То, как я это с ними делал.
— Обычным путем?
— Обычным путем.
— Зачем же ты это делал? Зачем ты вообще это делаешь?
— Я должен. У мужчин… есть желания. Когда у меня оно появлялось, я шел к шлюхе. Но этого я делать не хотел. Я хотел делать то, что я сейчас делаю с тобой.
— Почему же ты не можешь делать со мной то, что ты делал со шлюхами? Это то, чего я хочу.
— Я не могу сделать того, что ты хочешь. Я делаю то, что могу. Раз в месяц я ходил к шлюхам и получал удовлетворение — краткое. С тобой я не хочу получать удовлетворение — такого рода удовлетворение. Я хочу, чтобы ты получала удовлетворение. Почему же ты его не получаешь? Ты себя сдерживаешь.
— Но ты ведь делал это со шлюхами?
— Нет, я же говорю тебе. Я их ненавидел. А тебя я уважаю.
— Так вот что это такое? Уважение?
— Я никогда не сделаю этого со шлюхой. Никогда.
