Я кивнул.
— Прекрасно… Вам известно, что мы принимаем в консерваторию юношей не моложе двадцати лет? Мы могли бы сделать исключение — мы делали так и раньше. Трудность в том, что вы требуете от нас невозможного: просите зачислить вас сразу на третий курс по классу пения. То есть хотите учиться со взрослыми голосами, с юношами, которым уже исполнилось двадцать два, двадцать три года. Вы, семнадцатилетний! Вы сами осознаете абсурдность своих притязаний?
Все учителя, включая пианиста, сверлили меня пытливыми взглядами, ожидая, что же я им отвечу.
— Что бы я вам ни сказал, это будет напрасная трата времени, — ответил я. — Пусть за меня говорит мой голос.
Экзаменаторы переглянулись и подали знак преподавателю за роялем начинать испытание.
— Какое из десяти произведений вы желаете исполнить?
— Десять произведений? Какие десять произведений? — недоуменно спросил я.
— Мы посылаем по почте десять арий на выбор для всех кандидатов. Вы должны исполнить одно из них. Для вас это новость?
О да, отец Стефан, для меня это явилось полной неожиданностью. Наверное, они отправили письмо в Дрезден, откуда я сделал свой запрос, а мой отец в это время был в отъезде. Моя мать оставила почту в ящике до его возвращения, потому что именно он открывал письма и отвечал на них.
Экзаменаторы смотрели на меня выжидающе. Для них я был уже обречен. О переносе сроков не могло быть и речи, потому что я нарушил одно из условий испытания. Мое оперное будущее висело на волоске.
— Скажите, из каких арий я могу выбирать. Дайте мне партитуру. Я спою ее с первой попытки, — заявил я с неслыханной дерзостью.
Но эти невежды не могли знать о моем даре…
В ответ воцарилось полное молчание. Это был дерзкий поступок. Ни один певец, будь он хоть семи пядей во лбу, не смог бы спеть арию с первой попытки, не допустив ошибок. И одна-единственная ошибка означала бы крушение всех моих надежд. Другие испытуемые потратили на подготовку несколько недель.
Немного посовещавшись между собой, экзаменаторы согласились, но их взгляды выражали тревогу и недоверие.
Я выбрал Wie stark ist nicht dein Zauberton, арию Тамина из «Волшебной флейты» Моцарта, поднялся с места, взял в руки партитуру и подал знак преподавателю за роялем. Тот взял первые аккорды арии, и тут же вступил я.
Читая с листа, я вложил в свое пение все мастерство, всю гамму чувств, на которые только был способен.
Для меня нотная грамота все равно что для вас открытая книга. Что значили те двенадцать нотных значков для того, чей слух вмещал тысячи оттенков звука? Вам было бы сложно хранить в памяти двенадцать слов немецкого языка?
Мой голос то затихал, то обрушивался на слушателей с рокотом горного водопада. Звуки арии, пленительные, величавые, лишенные всякой фальши, наполнили зал. Я расцветил ее всеми форшлагами, трелями и украшениями, указанными в партитуре. Не поступился ни единым легато, следуя каждому значку на нотном стане.
Наконец, талант, который я столько времени скрывал, учась в Высшей школе певческого мастерства, проявился перед слушателями в полной мере. Наконец-то я мог петь во весь голос, как делал это сидя по ночам в кронах деревьев. Это был долгожданный день моего триумфа. Учителя музыки были поражены, святой отец. В одну-единственную арию я вместил более трехсот звуков, обитающих между небом и землей, звуков живых существ и предметов, звуков душ и тел.
Когда пение завершилось, в классе воцарилась гробовая тишина. Потрясенные экзаменаторы не могли вымолвить ни слова. Пианист убрал руки с клавиатуры и опустил голову, словно ему было стыдно взглянуть мне в глаза. Понадобилось несколько секунд для того, чтобы все пришли в себя. Председатель экзаменационной комиссии решился первым нарушить молчание:
— Это было… Это было… Не знаю, может быть, вы, коллеги, подберете соответствующее определение. Кроме того, вы сказали, что даже не готовились.
— Я слышал ее впервые в жизни. Мне повезло, — ответил я.
— Неслыханно, совершенно неслыханно! Впервые на моем веку! Вы были великолепны, неподражаемы, господин Шмидт фон Карлсбург. Где вы научились так петь? В Высшей школе певческого мастерства?
— Нет, не в школе. Мой голос, господа, вобрал в себя все звуки земли… — уверенно заявил я.
Мое утверждение вызвало неожиданный смех, и это несколько рассеяло нервозность, витавшую в воздухе. Потом меня попросили исполнить кое-какие трели, состоящие из полутонов, терций, квинт и арпеджио. Через пятнадцать минут мне дали понять, что испытание окончено, и попросили подождать за дверью: экзаменационной комиссии нужно было посовещаться.
Ожидая за дверью, я вновь заметил толстяка. Он шел следующим, но, похоже, это его нисколько не беспокоило. Он смотрел в мою сторону и подавал мне знаки, смысла которых я не понимал, что вызывало у него приступы гомерического хохота. Какого черта этому назойливому буршу от меня нужно? — раздраженно подумал я и решил не обращать на него внимания.
Через десять минут мне разрешили войти. Экзаменаторы приняли решение.
— Вы еще очень молоды, Людвиг, слишком молоды. Но ваш голос развит не по годам. Неслыханно, но он полностью сформировался. Его тембр великолепен. Несомненно, у вас дар. Таким образом, мы не будем делать исключения, напротив, это вы, Людвиг, окажете нам честь, выбрав нашу консерваторию для продолжения обучения. И я не ошибусь, если скажу, что репутация нашего заведения только выиграет, если у нас будет учиться столь юный тенор. В любом случае, мы отказываем вам в зачислении на третий курс… Мы зачисляем вас сразу на четвертый! Ваш уровень дозволяет нам сделать это: вы в совершенстве владеете украшениями, техникой, постановкой голоса, дыханием… Мы займемся вашим репертуаром. Вы познакомитесь с творениями величайших композиторов — Гиллера, Гофмана, Вебера, Лорцинга, таких непревзойденных гениев, как Гайдн, Моцарт, Бах или Бетховен. Уверен, двух лет для этого вполне достаточно. Вы станете первым студентом, который выйдет из стен консерватории в девятнадцать лет. Для нас великая честь видеть вас с нами. Добро пожаловать в консерваторию Мюнхена!
Сопровождаемый почтительным гулом, я вышел из класса. Меня переполнял восторг! Я победил, отец Стефан! Я победил! Всего одной арии оказалось достаточно! Меня зачислили сразу на четвертый год обучения! Результат превзошел всякие ожидания: через два года, получив диплом тенора, я смогу петь в любом театре, на любой сцене; я стану оперным певцом в девятнадцать лет!
29
Я оплатил первый триместр и заполнил все необходимые бумаги. Потом вышел из здания и решил немного пройтись, чтобы в одиночестве насладиться первой победой.
Я отошел от консерватории всего на несколько метров, когда услышал за спиной окрик:
— Подожди! Подожди!
Это был тот самый здоровяк. Размашистыми шагами он приблизился ко мне, и на его лице расплылась широкая улыбка. Он принадлежал к тому типу людей, в которых все кажется чрезмерным: рост, вес, сложение.
