Диалог, одновременно являвшийся монологом, был непредвиденно прерван… В замке суетливо обрел себя ключ. И возник на пороге Гриша — сияющий не отполированно, а переливаясь всеми оттенками праздничного восторга.
Беды, неприятности в одиночку не ходят… Но порою и приятные неожиданности цепляются друг за друга.
— Запомни сегодняшний день! Обведи его красивейшей рамкой в календаре. Звонил Муля. Он приезжает…
— В гости?
— Нет, насовсем!
— Еще один доверчивый дезертир из Житомира, — самой себе пожаловалась она, еще не остыв от первой, утренней, неожиданности.
— Он у нас умница! И поймет, что ошибочного хода не сделал…
Гриша часто прибегал к шахматной терминологии.
— Считай это рокировкой, — ответила она как жена шахматиста. — Он приедет, а я уеду. Свято место пустым не окажется.
— Ты права: здесь свято место… поскольку мы на Святой земле. И покинуть ее я тебе не позволю!
«Я тебе не позволю!» Пожалуй, впервые Белла услыхала такую повелительную фразу от мужа.
«Из всех психотропных средств предпочитаю общение с Мулей», — повторял Гриша, когда изредка и его настигала депрессия.
— Вы же оба там были признаны: «зам» начальника сверхлаборатории и «зам» декана… Чего еще? — совсем недавно выразила недоумение Белла.
— Нас так и нарекли «вечными замами»…
— Но я была «завом»!
Гриша умолк. Нет, он не позволял себе отнимать у жены ее завоевания и ее ностальгию.
Дискуссии на тему «там и тут» продолжали возникать как бы непроизвольно, но с назойливой регулярностью.
Вскоре ключ в замке снова проявил редкую торопливость. И Беллу настигла еще одна неожиданность: в дверях возникли одновременно два сияния: ликующее Гришино и застенчивое Мулино.
— Преподношу тебе очередной сюрприз, Беллочка! — провозгласил Гриша. Дарить ей сюрпризы было одним из его главных призваний.
— Ты один? — спросила Белла у Мули, точно надеясь, что разумная семья за ним не последует.
— Все документы у нас оформлены. И все же я хочу предварительно осмотреться…
— Он обустроится — и тогда следом приедет семья! — уже словесно продолжал сиять Гриша.
Он хотел, чтобы дом его распахнул Муле свои объятия. Но Белла объятий не распахнула, а степенно подошла и поцеловала новорожденного репатрианта в щеку. Как прежде целовала представителей благотворительных зарубежных организаций или своих подопечных, поздравляя их с персональными пенсиями… Белла не признавала экспромтных мероприятий, застававших ее врасплох.
— Почему же ты скрыл, что сегодня… — обратилась она к супругу.
— О подарках заранее не информируют. А кроме того, хотел покатать Мулю по городу, чтобы он вошел к нам уже с впечатлениями.
— И каковы же они? Пусть сам поделится… — упредила она мужа.
— Самое долгожданное впечатление — это мой Гриша!
Что встреча и с нею была долгожданной, Муля не произнес. «Затаился!» — сказала она себе.
— И еще одно мое первое впечатление: здесь хочется жить. — В голосе его улавливалась неуверенность, как у каждого прибывшего на новое «постоянное место жительства» и расставшегося со старым «местом жительства», которое за долгие годы и привык считать «постоянным». — К тому же я во всем доверяюсь Грише.
Ну, на вкус и цвет…
— Товарищей нет? — вопросительно завершил Муля ее поговорочную и весьма зацитированную фразу. — Но мы-то с Гришей неизменно были товарищами на вкус и на цвет… И на все остальное.
«Особенно же на вкус мужской», — вновь молча, но убежденно заключила она.
— А как это факультет, где ты был замом декана, тебя отпустил? — саркастично поинтересовалась она.
— Но надо же выполнить и свои отцовские обязанности. Так я решил без согласия факультета. Ты ведь обеспокоилась грядущим двух своих детей? Теперь я обязан обеспокоиться будущим двух своих.
Их представления о том, где сподручнее выполнять родительский долг, явно не совпадали.
Белла уловила, что у нее на кухне подгорает жаркое. Поспешила туда, а вернувшись, предъявила новые претензии мужу:
— Ты не понимаешь, что мне, хозяйке, стыдно кормить такого гостя будничной едою. Которая еще и подгореть умудрилась… Как будет выглядеть мой обед без предварительной подготовки? — Еще сильней ее заботило, как выглядит без предварительной подготовки она сама… в глазах того, кто, по ее наблюдениям, был «на грани буйного мужского признания».
— Последний раз в самолете кормили почему-то вблизи от Израиля. И я абсолютно сыт, — не столько успокоил ее, сколько защитил друга Муля.
— Но ты еще не вполне сыт впечатлениями! — подключился Гриша. — Беллочка, пошуруй в холодильнике: преврати свои неприкосновенные запасы в прикосновенные. А я тем временем покажу Муле новые кварталы и наши парки;., и Средиземное море. — Он обожал показывать гостям все это. — Заодно окунемся. Я беру полотенца!
Часа через два с половиной к их подъезду подкатила машина. По звуку Белла определила, что это Гришина «мазда». И мысленно проворчала: «Соизволили все же… Какой раз придется подогревать!»
Белла открыла входную дверь. По лестнице, забыв о лифте, взбежал Муля. «А мой, как обычно, кого-нибудь в последний миг встретил!»
Муля вдруг крепко и нервно обнял ее. Белла резко освободилась от его рук, охваченных дрожью. Мулин голос показался ей незнакомым:
— Я должен признаться тебе в чем-то ужасном…
— Признайся… Но, пожалуйста, без объятий. Ты уж, кажется, давно собирался…
«Нашел когда признаваться!» — добавила она про себя.
— Ты не поняла меня…
— Я давно тебя поняла.
— Нет, Белла, нет… Ты не можешь вообразить того, что я скажу тебе…
— Говори.
— Он утонул…
Лишь сейчас она заметила, что лицо Мули было окоченелым, хоть слова он произносил внятно.
— Кто утонул?
— Это должен был сообщить полицейский. Но я оставил его в машине…
— О ком ты? Кто утонул?
— Я заплыл далеко. А он остался совсем близко от берега. Но там какие-то ямы, и течения затягивают. Когда до меня дошло, я рванулся к нему, но…
«Растяпа» Гриша многое на свете умел. Но он не умел плавать… ни в детстве возле школьной доски, ни в профессиях своих… ни в Средиземном море.
Белла кричала так, что даже видавшие виды спасатели, съежившись, вбирали головы в плечи.
— Гриша, вернись! Мне ничего не надо», только вернись… Я люблю тебя. И никогда… никуда… Только вернись ко мне, Гришенька! Умоляю тебя…
