«Сёрфингист» сменил тактику: он атаковал в стиле третьесортного карате. Попытался провести серию ударов ногами, приберегая свинцовую трубу для тычка исподтишка.
Я неплохо парировал пару пинков, но один из них все же достаточно болезненно задел бедро. Увернулся от попытки достать меня трубой, хотя моему левому предплечью здорово при этом досталось. Но ничего не смог противопоставить третьему удару ногой, пришедшемуся прямо по ребрам. Что ж, тем хуже: я просто хотел, чтобы белобрысый выдохся еще чуть-чуть сильнее.
Противник тоже стремился покончить со мной побыстрее. Его глаза сверкали как копия очков «Ray-Ban». Он готовил удар своей проклятой трубой — достаточно тщательно для того, чтобы я воспользовался представившейся возможностью. В тот самый момент, когда наркоман бросился вперед, я контратаковал серией ударов из тайского бокса и шаолиньского стиля, затем врезал ему пяткой в подколенную впадину опорной ноги (удар «а-ля Брюс Ли», что причинило противнику безумную боль и полностью остановило его атакующий порыв). Потом настала очередь серии прямых ударов, увенчанных боковым махом ногой, по корпусу. Враг попятился, а я продолжил славной затрещиной правым кулаком, врезавшимся в скулу с сухим треском. Это оглушило наркомана, он зашатался. Пришла пора сократить дистанцию боя: боковой удар ногой — пяткой по ребрам, чтобы он потерял ориентацию; сближение вплотную, удар локтем в челюсть и сразу за ним — еще один удар в лицо, опять же кулаком непораненной руки, — и противник попятился, спотыкаясь. Я еще раз дал ему по морде — хук[68]в самую середку физиономии, — его голова закачалась взад-вперед, как кукла-неваляшка, и он отступил еще на шаг. Этот придурок никак не хотел падать.
Кровь из моей раны лилась ручьем. Она была повсюду, заливала лицо, глаза, шею, но я хорошо приноровился к этому. Как следует прицелился и двинул белобрысого ногой по башке. Он попытался парировать эту атаку своей трубой, но тем не менее сполна получил по виску. Взамен свинцовый цилиндр сильно повредил мне лодыжку.
— Что ж, совсем неплохо, — сказал я.
— Сукин сын, — скорчил гримасу наркоторговец, его глаза остекленели.
Но белобрысый по-прежнему не падал.
Я опять сменил позицию. Он вновь бросился в атаку подобно раненому зверю или быку, ослепленному яростью и болью. Он вопя выбросил вперед трубу, как и во время предыдущего удара, но попытка вышла очень неточной, к тому же на этот раз я видел начало замаха.
Я поставил блок. Ушу.
Поймал его руку в захват, очень жестоким болевым приемом заламывая запястье и одновременно нанося удары коленом — тайский бокс — как бешеный: два, три, четыре раза подряд, пах, печень, бедро и, в завершении серии, по яйцам. Удар головой в нос. Удар коленом под ребра. Вращательное движение, чтобы завернуть противнику руку и сломать запястье при помощи веса его собственного тела. Приемы, повторенные тысячи раз в тренировочном зале учителя Шен Лина. Треск кости показался мне идеальным аккордом в составе длинной и сложной мелодии.
Его вопль странным, вибрирующим эхом отразился от металлической поверхности ангаров. Труба покатилась по бетону с характерным звоном.
Я отпустил белобрысого. Он шатался, как марионетка, внезапно лишившаяся поддерживающих ее ниточек. Ноги ослабли, глаза, покрасневшие от мучительной боли, закатились.
— Сукин… — простонал он.
— А не нужно было наступать на мои blue suede shoes,[69]балбес.
Я врезал ему прямо по морде славным, амплитудным ударом ноги. Толчок швырнул его на стену ангара. Наркоторговец попытался выпрямиться, извиваясь на листе железа. Он больше ничего не видел, но все еще хотел доказать себе, что круче всех крутых.
Я покончил с противником, без затей пнув его носком ноги в брюхо, после чего тщательно подготовил «удар милосердия», пока он сгибался, выпуская воздух из легких. Я достал его кулаком — прямо в челюсть, сбоку, на уровне рта. Кровь брызнула так, будто кто-то взмахнул мокрой кистью в воздухе. Белобрысый рухнул навзничь, как безжизненная кукла, ударившись головой о стену ангара, после чего осел на землю будто куча тряпья.
У меня по-прежнему здорово болела задница, из раны на голове сочилась кровь, в левой ладони было полным полно осколков стекла, и, более того, правая рука казалась жесткой, как баскетбольный мяч под сильно хлопнувшей по нему ладонью.
За спиной раздался хрип умирающего человека.
Под холодным голубым светом фонаря я сначала различил лишь две фигуры, сидевшие друг напротив друга в странных позах, на бетоне, покрытом радужной пленкой от отработанного масла.
Я увидел серо-голубую гандуру и черный тюрбан мавра, прислонившегося к корабельному приколу.[70]Сразу за ним находилась серо-рыжая от ржавчины поверхность старой баржи, заполненной металлоломом, — своего рода противопожарный металлический занавес, а напротив — Карен. Скрестив ноги, она играла с чем-то невидимым для меня.
В этот момент раздался новый хрип, но я не понял, чьи легкие его издали.
— Карен, — крикнул я. — Карен, ты в порядке?
Я кинулся к краю пристани.
Девушка не ответила, и я чертовски забеспокоился.
Я присел на колени рядом с Карен, та машинально теребила нож мавра — прекрасный традиционный кинжал, лежавший у нее на бедрах. Ее глаза излучали яркий УФ-свет, а взгляд был обращен в бескрайнее никуда. Ноги негра выглядели продолжением нижних конечностей Карен, он опирался спиной о корабельный прикол и дышал с трудом; глаза африканца закатились, а руки дрожали, хотя остальное тело казалось потерявшим всю свою гибкость и окоченевшим как статуя. В искаженных чертах его лица я прочел смертельный ужас, его рот был судорожно сжат, а взгляд блуждал, не задерживаясь ни на чем.
И в этих глазах исподволь отражался сиреневый свет со вспышками всех оттенков спектра.
Я повернулся к Карен, которая уставилась в какую-то точку, расположенную между ее ногами и галактикой Андромеда. Затем вновь — к подыхающему мавру. Никакого следа. Никакого следа раны или крови, ничего.
Я опять посмотрел на Карен. Ее лицо было мертвенно-бледным, в уголках губ выступила зеленоватая пена, в глубине зрачков кружился вихрем УФ-свет — своего рода блестящие круглые витражи.
— Карен, — повторил я, — Карен, ты в порядке?
Она промолчала, но я услышал, как за спиной что-то пробормотал мавр.
Я в очередной раз повернулся к нему.
Его губы дрожали, он пытался протянуть руку в нашу сторону.
Африканец упорно повторял несколько слов на непонятном языке, смутно походившем на арабский.
