По коридору бесшумно прошли ноги в обернутых войлоком ботинках и осторожно толкнули металлическую дверь. Длинный тонкий стержень скользнул по стене и глубоко вошел в замочное отверстие висевшего там металлического ящика. Через минуту замок отскочил и дверь открылась. Рука в тонкой перчатке стала перебирать предохранители, пока не нашла нужный.
Потолочное окно в спальне Грейсона с треском разлетелось на куски, засыпав осколками весь пол. За ними последовала темная фигура, по-кошачьи приземлившаяся на ковер. Сигнализация молчала.
Человек прошел в гостиную, где у стены стоял ящик с супрематической композицией неизвестного художника.
В темноте блеснула отвертка, и через минуту массивная крышка была снята. В деревянном ящике в футляре из полистирола лежала на редкость безобразная картина, лот тридцать четыре.
Достав длинный тонкий скальпель, человек вонзил его в холст. Лезвие побежало по краю картины рядом с гвоздями, которыми она крепилась к подрамнику. Вырезанный холст аккуратно свернули и поместили в черный пластиковый тубус, который был потом крепко привязан к спине.
Поднявшись по веревке, свисавшей из разбитого окна, человек исчез в темноте.
ГЛАВА 16
Охранники блуждали по музею, практически не видя друг друга. Густой мрак, царивший вокруг, разрезали лишь тонкие лучики их фонариков.
Коэн кожей ощущал присутствие картин — живописное нагромождение холста, дерева и красок. Его совсем не привлекали все эти разноцветные пятна и черные квадраты, но он всю душу вкладывал в их охрану. И никогда не задавал себе вопрос почему. Возможно, боялся, что не сможет на него ответить и дело всей его жизни обратится в прах. «Будь проще». Этот лозунг часто приходил ему на ум. Рабочему человеку незачем слишком много рассуждать. Достаточно любить свою работу и хорошо ее выполнять. Его ценят люди, гораздо более умные, и он этим гордится. Зачем мудрствовать и обрекать себя на несчастье? Разве телохранители должны любить и понимать премьер-министра? Нет, просто обязаны делать дело, защищая своего подопечного. Все эти философские штучки не для них.
Темнота вокруг была такой непроницаемой, что он не видел даже стен. Кто бы ни были эти злоумышленники, но ночь они выбрали на редкость удачную. Пасмурную и безлунную. Одинокая душа Коэна скиталась в море тьмы, по которому проплывали корабли. Он чувствовал их присутствие, но не мог видеть. Море дразнило его своим безмолвием. Он прислушивался, но ни единый звук не подтверждал его догадку. Вторжение с целью ограбления — теперь он в этом не сомневался. Тогда почему варвары, осадившие замок, вдруг ушли, не взяв никаких трофеев? Еще одна демонстрация силы? Вторая за неделю. Коэн надел очки ночного видения, и все вокруг осветилось зеленым светом.
Ван дер Меер распорядилась установить на компьютеры дополнительную защиту. Теперь для доступа требовалось ввести специальные коды. Но без питания компьютеры бессильны подобно непобедимым армиям, мгновенно потерявшим все свое могущество, если в воздухе вдруг иссякнет кислород.
Как легко вывести из строя любую технику. Коэну стало стыдно, что он так на нее надеялся. А если очки его тоже подведут? Тогда он будет бродить во тьме с факелом в руках, словно прорубая путь через джунгли перочинным ножом, не в силах выполнить свой долг и защитить окружающие его сокровища.
Коэн где-то читал, что у слепых чрезвычайно обостряется слух, позволяя им ориентироваться в пространстве. Именно поэтому он велел охранникам выключить рации и передвигаться как можно тише. Трудно сказать, что он надеялся услышать. Лучше бы вообще ничего. Тогда все можно будет списать на ложную тревогу. Нет, с ним такие штучки не пройдут. Но какие звуки могут до него донестись? Треск холста, вырезаемого из рамы? Приглушенные шаги в другом конце галереи? Музей был обезоружен просто и элегантно. Вероятно, ограбление станет не менее изящным.
Дойдя до центра галереи, Коэн остановился, снял очки и огляделся. Вокруг была глухая тьма. Его взгляд пытался проникнуть сквозь непроницаемую завесу черноты, эту бездну, в которой он парил, теряя опору под ногами. Везде царило задумчивое спокойствие. Сейчас музей напоминал ему могилу. Он был заживо погребен, хотя продолжал дышать. Но сознание оставалось ясным. Коэн глубоко вдохнул. Он не мог сказать, что пропало. Он просто ничего не видел.
ГЛАВА 17
Из открытого рта спящего Легорже вырывался раскатистый храп. В узкой полоске света, падавшего с улицы сквозь неплотно задернутые шторы спальни, поблескивали золотые коронки. Телефон, стоявший на тумбочке, звонил уже несколько минут.
После третьей серии звонков Жан-Поль приоткрыл один глаз и с негодованием уставился на надоедливый телефон. Не открывая второго глаза, чтобы не спугнуть сон, он пошарил рукой в поисках белого аппарата. Перетащив его на соседнюю подушку, он снял трубку и поднес ее к уху, слегка запутавшись в переплетениях простыни и наволочки.
— Я слушаю.
Голос на другом конце провода был бодр и энергичен.
— Эс-эн — это сокращенный Паралипоменон.[34]
Это был Бизо.
— Кто это? — промычал Легорже.
C'est moi, Bizot! Tu sais bien que c'est moi, putain![35]
Легорже перевернулся на спину.
— Ну конечно, это ты, Жан. Кто еще может позвонить… о Господи… в четыре утра. Говори, какого черта тебе нужно, пока я снова не заснул. Мне снилось, что…
— Эс-эн — это сокращенный Паралипоменон.
Легорже промолчал.
— Это такая книга в Библии, — пояснил Бизо.
— Неужели правда?
— Я не шучу, Легорже. Мне кажется, это ссылка на какую-то цитату из Библии.
— Как ты до этого допер? Мы же решили, что это палиндром…
— Я разговаривал с Женевьевой Делакло.
— С кем?
— Ну, с той, у которой шикарная грудь. Из «Общества Малевича»…
— Ах да, ты уже о ней говорил, — зевнул Легорже.
— Я тебе все расскажу при встрече. У тебя есть Библия?
— Какой же ты католик, Бизо, если у тебя нет Библии? Стыд и срам. Ты что, среди волков вырос?
— Так я могу к тебе приехать и посмотреть?
— Но у меня тоже нет этой книги. Придется тебе стащить ее в каком-нибудь отеле. Там в тумбочке всегда есть Библия…
— Я не собираюсь заселяться в отель в четыре часа ночи, чтобы спереть там Библию. У тебя есть Интернет?
— Тебя, видно, здорово припекло, раз ты собираешься провести ночь в постели с врагом.
— Я не собираюсь к нему прикасаться, так что мне ничто не грозит. Это ты будешь с ним валандаться.
