финские деревушки, Херульв был рад и такому городу.
Стоявшая на реке Мутной, чуть выше ее впадения в Нево, Ладога огородилась земляным валом и деревянной стеной, где на кольях красовались медвежьи и бычьи черепа. У добротного широкого причала покачивались разные суда. Возле большой лодьи, с носом в виде змеиной головы, стояло и несколько десятков человек, в которых Херульв признал воев, впрочем, довольно неказистых: вооруженных топорами и рогатинами, — лишь десять из них имели мечи, — и вовсе без кольчуг. Херульв невольно подумал, что если бы он явился сюда с набегом, взять Альдегью он смог бы без труда. Впрочем, глядя на здешние унылые края, он не был уверен, что тут вообще есть ради чего проливать кровь.
Впереди ладожских воинов стоял сам князь — Херульв признал его по темно-синей свите явно не из местной ткани, черному плащу расшитому серебряным шитьем и серебряным же браслетам в виде глотающих собственный хвост змеек. Волх был высок, худощав и, по-своему, красив: с тонким лицом и большими темными глазами, редкими средь здешних сероглазых жителей. Темно-русые волосы выбивались из тяжелой меховой шапки, с пояса свисал длинный нож, с зазубренным лезвием и костяной рукоятью покрытой затейливой резьбой. На шее висел серебряная подвеска в виде некоей водяной твари — рыбы или рака. Меньшие подобия этого создания, только из черной меди, украшали и кожаный пояс.
— Рад тебя видеть, фризский княжич, — негромко сказал Волх, — добрым ли был твой путь в Ладогу?
— Бывали пути и хуже, — пожал плечами Херульв, — здравствуй и ты, конунг Альдегьи.
Волх кивнул и, повернувшись к одному из своих людей, небрежно бросил.
— Размести наших гостей на княжьем дворе и дай им еды-питья с дороги. Тебя же, княжич, я предлагаю отведать меду в моих покоях.
-Благодарствую конунг, — слегка склонил голову Херульв. Обернувшись, он кивнул своим людям и те, настороженно поглядывая по сторонам, двинулись следом за княжьими воями, выглядевшими малость оробевшими рядом с превосходящим их числом войском с запада. Распахнулись ворота под смотровыми башнями и фризы вошли в Ладогу. Внутри город Волха выглядел лучше: добротные дома, небольшой торг, капище с несколькими высокими идолами, окруженными кольями с людскими и звериными черепами. Жители Ладоги спешно расступались перед своим князем и его гостем, испуганно косясь на высоких светловолосых чужаков, вооруженных с ног до головы.
Рядом с капищем стояла и изба Волха — даже не изба, а целая хоромина, огражденная высоким частоколом из тесанных столбов, с высокой повалушей, соединенной сенями с горницей над подклетью. У входа стояло несколько воев, приветствовавших Волха низкими поклоном, на что тот ответил небрежным кивком.
Убедившись, что все его люди нашли где разместиться, Херульв поднялся вслед за князем в горницу с небольшими окнами, затянутыми паюсными мешками от какой-то огромной рыбины и освещенной жировыми светильниками. В углу топилась еще и печь — каменка из-за чего в горнице было не просто тепло, а жарко. Посреди же стоял большой стол, застеленный белоснежной скатертью с черной вышивкой. Проворные рабы ставили на стол блюда с пирогами с зайчатиной, медвежьими ребрами с клюквенным вареньем, золотистыми блинами с икрой и прочими яствами княжьего стола. Из напитков имелась как местный мед, настоянный на травах, так и свейское пиво.
— Достаточно, — сказал, наконец, Волх, — пошли прочь.
Холопы, словно тени растворились за дверью и князь жестом пригласил Херульва за стол. Фриз жадно накинулся на еду и питье — с самого утра ему удалось перехватить лишь горсть черники, сорванной на берегу. Волх же, напротив, едва притронулся к еде, пытливо следя за каждым движением воина. Было видно, что князя разъедает от нетерпения, но, из уважения к гостю, он не решается первым спросить его о деле.
Херульв, впрочем, не стал его томить ожиданием: утолив первый голод он снял с плеча сумку и протянул жадно схватившему ее Волху.
— Держи своего гнуса, — буркнул фриз.
Дрожащими руками Волх развязал кожаные ремни и комната озарилась алым мерцанием, когда князь достал из котомки янтарь с пугающим насекомым. Херульв покосился на него и тут же отвернулся,
