а попросту выплеснул из себя всю энергию и злость разом!
Гори!
Правую руку словно в расплавленный чугун окунули, а пяток свечей вмиг испарился, обернувшись облаком бесцветного пламени. Оно вывернулось огненным грибом, взметнулось к потолку и… погасло, стоило только прищёлкнуть пальцами Граю.
— Для первого раза сойдёт, — заявил врач, — но постарайся за оставшуюся седмицу довести приказ до ума.
А вот Лучезар как-то совсем уж простодушно разинул рот и округлил в непритворном изумлении глаза.
— А ведь выгорит! — неверяще охнул он и расплылся в счастливой улыбке. — Выгорит!
Черти драные! Если здесь что и выгорит — так это моя рука!
Я метнулся к рукомойнику и сунул под струйку воды занявшийся огнём рукав приютской робы. Заодно потянул из припухшей и покрасневшей кисти излишки энергии. Тогда стало легче.
— Теперь-то не нужно больше к этому драному якорю спускаться? — спросил я, умывшись.
Грай хмыкнул.
— Ты сколько зачаток излива удерживаешь?
— А сколько нужно? — усмехнулся я и втянул в себя малость небесной силы, собрал ту в сгусток у солнечного сплетения. — Считайте!
Лучезар фыркнул, его наставник отмахнулся.
— Даже не смешно! Чтобы принять атрибут и пройти ритуал очищения, тебе понадобится столько энергии, сколько только сможешь собрать и ещё немного больше. Не филонь! Работай в полную силу!
Я обречённо вздохнул и потянул в себя оранжевое свечение, начал присовокуплять его к светящемуся шарику у солнечного сплетения. Ещё, ещё и ещё. И лишь когда у меня внутри засияло призрачное солнце, врач начал безо всякой спешки считать.
Меня затрясло, нутро стал выжигать лютый жар, но терпел, терпел и терпел. Грай аж до восьми дойти успел.
— Мало! — объявил он. — Отдохни и спускайся на закалку.
— Но там же бес! — возмутился я.
— И что с того? — удивился Грай. — Он прикован к якорю. Главное, сам к нему не суйся.
— А если он мне голову задурит?
Но этот довод никакого впечатления на врача не произвёл.
— Если задурит — значит, мы напрасно потратили на тебя своё время, — пожал плечами врач.
— И дорогущие алхимические зелья! — поддакнул ему Лучезар.
Меня от возмущения едва не разорвало.
— Да вы совсем, что ли⁈
Грай выставил перед собой указательный палец и веско произнёс:
— Если не совладаешь с пойманным в ловушку бесом, ритуала очищения тебе и подавно не пережить. Знаешь ведь, что тебя дурят, вот и сопротивляйся! А сейчас приберись за собой, пообедай и спускайся обратно!
И что мне оставалось, кроме как мысленно чертыхнутся? Правильно! Ни-че-го!
Навёл порядок, безо всякого аппетита перекусил, запил травяным отваром алхимические пилюли. Мир тотчас сделался необычайно чётким и резким — цены бы этим зельям не было, если б не изжога. И горечь по утрам во рту такая стояла, что кусок в горло не лез. Только куда деваться? Придётся потерпеть.
Когда уже мыл за собой посуду, из приёмного покоя прибежал Лучезар.
— Опять конопатый притащился! — оповестил он врача. — Можно я скажу, что мы с ожогами ему ничем помочь не можем? Ну, пожа-а-алуйста!
Чем дольше я общался с высокородным юнцом, тем яснее понимал, что конфликт с парочкой перестарков возник у него отнюдь не на пустом месте. Грай после недолгих раздумий кивнул.
— Хорошо, избавься от него! — разрешил он и поторопил меня: — Спускайся, не тяни время!
Возвращаться в подвал не хотелось до скрежета зубовного, но подыхать я не желал несказанно больше, так что собрался с решимостью и пошёл. Точнее — поковылял.
Приходилось не только проламываться через энергетический шторм, ни на миг не ослабляя защиты, но и перебарывать боль в правой ноге. Фиолетово-чёрный сгусток жёг голень раскалённой шрапнелью, а пятно ядовитого пурпура заставляло вскипать кровь, но хромал, хромал и хромал.
Когда весь взмокший опустился на ближайшую к якорю площадку для медитаций, в центре зачарованного круга возникла медноволосая красотка в полупрозрачной ночной сорочке — такая миленькая, что у меня сердце сжалось.
— Тебе ведь нравятся рыженькие! — произнесла она чарующим голосом. — Идём, я научу тебя искусству любви! Всё будет по-настоящему! Не бойся, я не причиню тебе вреда! Просто здесь так… одиноко и скучно…
Я промолчал, и тогда красотка обернулась Рыжулей, но ту моментально отдёрнул назад Лука.
— Считаешь, я не прав? Так давай разберёмся как босяки! На кулачках!
Это не было иллюзией — существо, заточённое в круге сияющих символов, не управляло призрачными марионетками, а становилось ими — невесть откуда я знал это наверняка. И пусть отвлекаться на разговоры сейчас определённо не стоило, всё же дал выход раздражению и спросил:
— Ты хоть мальчик или девочка, тварь?
— Не знаю, — последовал на удивление честный ответ. — В этом и заключается истинная свобода! Я могу стать кем угодно! Стать — на самом деле, по-настоящему! Иди же ко мне!
Я через силу выдавил из себя смешок.
— Пусть ты и можешь стать кем угодно, но очень скоро сделаешься ничем в ловушке смертных, которые знают, кто они такие, и знают, кто есть ты. Сказать — кто? Ты — жертва!
Понятия не имею, что такое на меня нашло, но будто не слова произносил, а ядом плевался. Ух как беса проняло! Лука сгинул, вместо него заклубилось серое марево.
— Я сожру твою душу, ничтожество! Сожру! Уж будь уверен, одна из девок, с которой ляжешь в постель, окажется мной! Жди!
Угроза беса пробежалась по спине ледяными мурашками, и я отвернулся от него, но сколько ни пытался сосредоточиться на формировании зачатка ядра, приступить к выполнению упражнения так и не смог. Тело и дух ещё не в полной мере прожарились в бушевавшей вблизи якоря огненной стихии, всякая попытка принять в себя оранжевое сияние оборачивалась болезненной судорогой. Я помучился-помучился и отгородился от небесной силы, взялся рассматривать нанесённый на колонну рисунок.
Абрис! Этот ведь точно был абрис, о котором толковал мой сосед по каземату. Помнится, Первый утверждал, будто за эти схемы школы дерут три шкуры, а с меня денег не просят, изучай — не хочу.
Помимо системы меридианов на колонне имелись какие-то пометки, я пригляделся к ним и вдруг сообразил, что значение большинства символов мне уже известно. На камне отчётливо выделялись круги, треугольники, квадраты, пятиконечные звёзды и линии — прямые, извилистые, пунктирные.
Я хмыкнул и пригляделся к изображению правой руки. Основной меридиан, уходивший в неё от оправы,
