Но тебе этого было недостаточно.
Спрашиваешь, помню ли я тот пикник? Как будто можно забыть хоть одно мгновение вихря, который нас закружил, и тех нескольких месяцев, когда ты шептал «навсегда» – а я тебе верила. Я помню, как ты внимательно слушал, взяв меня за руку, а когда я договорила, не стал выпытывать большего. И правда, ты никогда на меня не давил. С другой стороны, тебе и не нужно было. Как я вскоре узнала, у тебя имелись другие способы получить желаемое.
Глава 6
Эшлин
«Как и люди, книги с наибольшим количеством шрамов прожили насыщенную жизнь. Выцветшие, помятые, пыльные, разорванные, они способны рассказать самые лучшие истории и дать самый мудрый совет».
Эшлин Грир, «Уход за старыми книгами и их хранение»
29 сентября 1984 г. Портсмут, Нью-Гэмпшир
Самоубийство.
Слово пульсировало, как зубная боль. Когда Эшлин закрыла книгу и отложила ее в сторону, обнаженный нерв снова проснулся. Как и Уилла Грир, Элен предпочла покончить с собой, предпочла смерть своим дочерям. Не случайность, а осознанный и обдуманный выбор.
Эшлин знала не понаслышке, что значит вот так потерять мать, знала о пустоте, остающейся после того, как близкий человек ушел, не сказав последнего «прости». Понятно, почему Белль не рассказала Хеми эти подробности в день пикника. Как-то постыдно признавать, что родитель, особенно мать, просто от тебя отказался, решив, что ради тебя не стоит задерживаться в этом мире, не стоит бороться. Эшлин теперь видела в Белль родственную душу, как будто они – члены клуба, о котором никто не любит говорить: брошенные дети, вынужденные жить с осознанием того, что в них не нуждались.
Отказ Уиллы Грир лечиться от рака был пассивным выбором, даже благородным, как говорили некоторые, стоическим принятием воли Создателя, в то время как выбор отца – дробовик, прижатый к подбородку, – стал гневным выпадом против Бога, который забрал его жену. И не из-за любви, а потому, что его лишили того, что он считал по праву своим. Подобное нельзя оставлять безнаказанным. Поэтому Джералд забрался на чердак и одним движением пальца сделал сиротой свою дочь.
Так он отомстил Богу.
Он не подумал, как его решение может повлиять на нее, насколько глубокие раны способен нанести один эгоистичный поступок.
Однако в случае с Элен могло быть иначе: ведь ее насильно разлучили с семьей, и, судя по всему, она страдала психическим заболеванием. Возможно, человек в ее состоянии просто не в силах принять во внимание чьи-либо чувства.
В воспоминаниях Белль называла это меланхолией, «родильной хандрой». Сейчас она известна как послеродовая депрессия, но терминология не имеет значения. Как видно, симптомы Элен были очень серьезными и прогрессировали с каждыми родами. Добавьте сюда нечуткого мужа и гибель маленького сына, и вот готовый рецепт катастрофы.
Подробности смерти Элен стали не единственным откровением в сегодняшнем чтении. У автора «Сожалеющей Белль» появилось имя или, по крайней мере, прозвище. Хеми – сокращение от «Хемингуэй». Еще одна искусная маскировка реальности, но теперь Эшлин хотя бы знала, как его называть. Описание разговора в день пикника звучало интригующе. Отчасти допрос, отчасти соблазнение, причем и то и другое проведено с большим мастерством.
Белль обвиняла его в том, что он вытягивал из нее информацию, обезоруживая своей искусной улыбкой. Хеми и сам это почти признал, говоря о своих скрытых намерениях и даже намекая, что его мотивы могли быть связаны с блистательной Голди. И все же временами его голос звучал противоречиво. Словно он являлся неохотным участником чьего-то предательства. Быть может, это предательство в конечном итоге их и разлучило? И если так, то почему Хеми как будто бы упрекает Белль в вероломстве?
Все эти вопросы продолжали крутиться в голове Эшлин, когда она поднялась на ноги. Она с удивлением взглянула на часы – начало шестого. Неудивительно, что так затекли спина и шея. Она просидела на неудобном стуле с самого обеда и потеряла счет времени.
Иногда случалось, что за целый день в магазин не заглядывал ни один посетитель, особенно в плохую погоду, как сегодня. Весь день шел холодный дождь, загонявший покупателей в торговые центры и другие крупные заведения под крышей. Обычно Эшлин использовала освободившееся время, чтобы поработать в переплетной мастерской, но поскольку вчера допоздна перепрошивала страницы «Тайны старых часов», то сегодня решила устроить себе поблажку и продолжить чтение книги «Навсегда и другая ложь» прямо за прилавком.
«Сожалеющая Белль», как всегда, лежала рядом, на расстоянии вытянутой руки. Эшлин уже привыкла воспринимать эти книги как пару… как пару живых людей. Странная мысль даже для нее, тем не менее в ее сознании книги были неразрывно связаны. Как Хеми и Белль.
Чем дальше она читала, тем больше возникало вопросов. Очевидно, что Хеми был глубоко и безнадежно влюблен и что Белль отвечала ему взаимностью. Как же им удалось так сильно обидеть друг друга?
Однако ей ли спрашивать, учитывая ее провальный брак? В любви ведь всегда есть какой-то дисбаланс. Независимо от типа отношений – родители, дети, братья и сестры, любовники – одна сторона отдает больше, чем другая, она более склонна передать власть, пойти на уступки. Такова плата за то, чтобы быть любимым. Эшлин всегда больше отдавала. И с родителями, и с мужем.
Они с Дэниелом познакомились в Университете Нью-Гемпшира. Эшлин изучала литературу, а он был помощником преподавателя на одном из занятий – и к тому же начинающим писателем, работающим над докторской диссертацией. Дэниел любил выступать в качестве наставника многообещающего молодого таланта, особенно если этот талант – красивая женщина. Он казался самим совершенством: спортивного телосложения, с волшебно притягательной улыбкой и глазами цвета грозового неба, и все это под налетом академического лоска.
Началось все со встреч за чашкой кофе после лекций, якобы с целью обсудить ее сочинение. От кофе перешли к вину, от вина – к постели. Шесть недель спустя она переехала из бабушкиного дома в шикарный лофт Дэниела. Еще через шесть недель они поженились, и, по настоянию мужа, Эшлин бросила учебу и пошла работать к Фрэнку на полную ставку, чтобы Дэниел мог сосредоточиться на писательстве. Он работал над романом, который, как он утверждал, покорит литературный мир и наконец позволит ему бросить преподавание.
Она была не против отложить получение диплома, но когда книга была готова, потянулись месяцы без каких-либо намеков на его возврат к преподаванию. Тогда Эшлин сама стала намекать на то, что ей пора вернуться в университет. Дэниел твердо отказал. Пока рукопись не продана, ей следует брать в магазине как можно больше часов, а он тем временем займется поиском издателя.
Вот только рукопись никак не хотели покупать. И всякий раз, когда приходило очередное письмо с отказом,
