Но ее бессильный гнев лишь позабавил его.
– Я вовсе не дамский угодник, моя дымчатоглазая отнюдь-не-невинная красавица. Напротив, по опыту знаю, насколько осторожным нужно быть с женщинами. Особенно с теми, у которых глаза цвета лотоса!
В нем не было ни капли нежности, теперь она это понимала. Только страсть, способная унести на своих волнах любую женщину. Он по-прежнему прижимал ее к себе, даже не думая отпускать. Напряжение между ними усилилось, словно после мучительной ссоры.
Она вдруг ударила его кулачком по плечу, смятение у нее в крови переросло в настоящую ярость.
– Отпусти меня, ты, самодовольный дьявол!
– Сейчас, цветик! – Он на лету небрежно поймал ее руку и ухватил запястье. – Нужно только уточнить один момент. Все-таки чья ты девушка?
Она отозвалась мгновенно, глаза ее полыхнули гневом:
– Ничья! И тебе придется в это поверить, Тай Бенедикт, хотя не так просто завладеть твоим драгоценным вниманием.
– Это я могу тебе подарить! – Он высокомерно растягивал слова, глаза его блестели, у губ залегли жесткие складки. – Но ты так и не ответила на мой вопрос.
Неожиданно на Пейдж снизошло спокойствие.
– Никогда и ничего не говорю мужчине без самой крайней необходимости! – Она говорила, словно в светской гостиной. – Это правило номер один!
В глазах его заплясали странные огоньки. Резко дернув за запястье, он рывком поставил ее на ноги, не обращая внимания на то, что она вскрикнула от боли.
– А ты ходишь по лезвию, крошка!
– Приходится! – отозвалась она спокойно.
– А, профессионалка!
Ее опалила враждебность, вспыхнувшая в его глазах дьявольским огнем. На миг она почувствовала, что такое бояться мужчины.
– Боже мой, как это отвратительно! – В груди у нее что-то сжалось, во рту стоял соленый привкус слез. – Ты и сам отвратителен.
– Неужели? – Его пальцы впились в ее кожу. – Должен признать, кое-что в твоей натуре мне недоступно.
Она гордо тряхнула головой.
– Сложности придают жизни остроту, мистер Бенедикт. Я думала, вам это известно, – сказала она с насмешливым презрением.
Он притянул ее к себе с такой необузданной яростью, что на глазах у нее выступили слезы.
– Еще одно слово, и я проучу тебя так, что не скоро забудешь!
Она подавила рыдание, алмазные капли застыли в ее густых ресницах.
– Похоже, вы говорите серьезно.
– Хорошо, что ты начинаешь понимать! – И вдруг он с силой сжал ее плечо, глядя куда-то в сторону. На лице его застыло напряженное ожидание. – Тихо!
За спиной у них лошади перестали щипать траву и подняли головы. Кобыла негромко и призывно заржала, и Пейдж замерла. Откуда-то из зарослей высокой травы донеслось ответное ржание. Стоя неподвижно, словно золотая статуэтка, она чувствовала, что должно сейчас случиться, и кожу ее покалывало от возбуждения. Рука Тая по-прежнему лежала на ее плече, но он как будто забыл об этом, и лишь глаза настороженно следили за происходящим.
– Жеребец! – прошептал он, как бы пытаясь привлечь того одной лишь силой воли.
На несколько секунд все стихло, затем вновь послышалось призывное лошадиное ржание. Жеребец вышел вперед, привлеченный прохладой озера.
Это было великолепное животное: под угольно-черной его кожей перекатывались стальные мышцы, грива и хвост отливали серебром. Он был покрыт красной пылью и тяжело дышал после долгого бега. Уголком глаза заметив их, он мгновенно застыл, почувствовав опасность. Кобыла вдруг начала спускаться к воде и не спеша направилась к озеру; блики солнца отразились на ее рыжеватой шкуре. Она заржала вновь, и жеребец вышел на поляну, грациозно выгибая длинную шею, – воплощение силы и гармонии. Пейдж внутренне напряглась: лошади – такие темпераментные животные, с ними трудно сладить.
Тай еще некоторое время хранил молчание, затем издал мелодичный свист. Жеребец настороженно вскинул голову. Пейдж прикрыла глаза – напряжение казалось невыносимым. Еще немного, и жеребец бросится бежать. Тай убрал руку с ее плеча и отошел в сторону. Она услышала его голос, такой нежный и ласкающий, словно он напевал колыбельную.
Она осторожно приоткрыла глаза. Тай стоял теперь в нескольких шагах от жеребца, и преимущество, казалось, было на его стороне. Животное прислушивалось к его словам с горделивым достоинством. Тай решительно подошел к коню и провел рукой по его шелковистому боку. Затем, вполоборота, добавил негромко, обращаясь к Пейдж:
– Подойди к нему осторожно, возьми с седла аркан и подай мне. Не бойся Бегу, он отлично выучен.
Пейдж вдруг почувствовала, что вся дрожит. Шаг за шагом она поднялась по берегу к золотисто-белому скакуну. Махнув длинным хвостом, тот повернулся к ней боком. Она сняла с седла веревку и подошла к Таю, бесшумно и незаметно, как тень. Он взял у нее аркан, не переставая гладить одной рукой жеребца, затем накинул ему на шею петлю и слегка затянул ее. Все это время он ласково разговаривал с испуганным жеребцом, гладил его, и он понемногу успокоился и перестал дрожать.
– Спокойно, мой красавец! – Лицо его светилось хозяйской гордостью.
Что касается Пейдж, то она чуть заметно улыбалась. Вряд ли он мог быть более нежен с женщиной. Должно быть, всю ласку этот человек приберегает для лошадей.
Тай обернулся к ней, одобрительно приподняв брови.
– Одно очко в твою пользу, малышка. Головы ты не теряешь.
– Что остается девушке? Только плыть по течению. А для этого не нужно иметь голову на плечах, – с усмешкой отозвалась она.
С довольным видом он отвел жеребца к озеру и напоил его.
– Пора возвращаться к остальным, – коротко заметил он. – Поедем прямо домой.
Какая-то дьявольская усмешка заиграла у него на губах.
– Хорошо, что у нас есть жеребец в оправдание. Джоэл будет просто вне себя!
Ее огромные глаза с недоумением взглянули на него поверх серебристой гривы лошади. Она увидела лицо, высеченное из камня.
– Не волнуйся, моя прелесть, – бросил он небрежно. – Все хорошо, что хорошо кончается… так, во всяком случае, говорят!
Без лишних слов Пейдж отвернулась и поднялась вверх по склону к своей лошади. Она не доверяла Таю Бенедикту, в каком бы настроении он ни был. Насмешливом, веселом, ироничном… или даже любящем!
7
Весна постепенно перешла в лето, и дни настали столь тихие и ясные, что от синевы небес болели глаза. В предрассветной дымке на севере каждое утро собирались кучевые облака и тут же таяли от жары. К вечеру небо становилось аметистовым – и по-прежнему чистейшим. И так изо дня в день. Дождя не было. Все с надеждой напряженно вглядывались в небо. Нулджири, старый воин-абориген, горестно качая головой, объявил, что не стоит ждать дождя в ближайшее время, и устремил копье в небо, где кружились и падали в безумном экстазе тысячи изумрудных бабочек, заслоняя крыльями солнце.
